Песня исцеления (СИ)

   — Зачем, милая? Про войну — страшно. — Тёплый голос Цветанки щекотал ухо, и, если не смотреть на огоньки глаз, то вроде и не жутко. — Я лучше тебе сказку расскажу. Жила одна девочка по кличке Заяц... Почему Заяц? За ноги быстрые так прозвали. Жила она в городе Гудке с бабушкой Чернавой, слепой ведуньей, а о себе говорила в мужском роде — так далее и буду говорить: Заяц — он. И вот однажды Заяц с мальчишками-приятелями решил набрать яблок в купеческом саду... А в саду пела девочка... Девочка с глазами цвета самой тёмной вишни. Вот эту песню про соловушку и пела она. И Зайцу так захотелось эту девочку поцеловать, что он чуть не упал с яблони. Девочку звали Нежаной, она была купеческой дочкой. Не ровня нищему Зайцу. Встречались они тайком, Нежана Зайца грамоте учила и угощала вишней в меду. А потом они расстались... Нежану выдали замуж за знатного человека вдвое старше её. А Заяц стал оборотнем... Не спрашивай, как, иначе сказку и до утра не закончишь... И вот вернулся однажды зимой Заяц в Гудок — и услышал знакомую песню и знакомый голос. То пела Нежана. Она носила ребёнка от своего жестокого мужа, который бил её и душил, чтоб она не могла петь. Но она всё равно пела... И Заяц перемахнул через высокий забор и забрал Нежану с собой. Они стали жить в лесном домике... А потом у Нежаны начались роды... Она изошла кровью и умерла, но её маленькая дочурка осталась. Что делать Зайцу? Молока нет, как кормить дитя? Заяц уже отдал девочку в семью, где её стала бы кормить женщина, которая сама недавно родила. Но потом пришла женщина-оборотень по имени Невзора, и Заяц забрал дочку Нежаны назад. И Невзора выкормила её. Назвали дитя Светланой... Для Зайца она стала светом в окошке... Всем, что есть у него самого дорогого. Но сердце его так и осталось неприкаянным, нет у него дома и приюта, где оно могло бы согреться. Вот и сказочке конец... А кто слушал — молодец. — И губы Цветанки нежно, невесомо коснулись виска Будинки со вздохом. То ли в поцелуе, то ли — просто так.

   Острая, мертвящая печаль пронзила Будинку — то ли от услышанного, то ли от воспоминаний о собственной жизни, эхо которых всколыхнулось в её душе. Наверно, от невыносимой смеси всего этого она и заплакала. Объятия Цветанки стали крепче и нежнее.

   — Ну, ну... Знаю, что тебе тоже несладко пришлось, горлинка. Светлана рассказывала. Поплачь, если хочешь, отпусти всё, что было в прошлом. Но не плачь слишком долго, а то глазки покраснеют.

   Будинка всхлипывала, сотрясаясь всем телом. Её душу нестерпимо выкручивало от пронзительной боли, рыдания душили и саднили в горле. Легкое касание губ Цветанки на её лбу не прерывалось, руки крепко обнимали, не давали сердцу рассыпаться на осколки. Никогда прежде Будинка не знала таких сильных, тёплых и одновременно нежных рук. Они не причиняли боли, не угрожали расправой, их сила превышала людскую многократно, но была столь бережной, что даже самое хрупкое и измученное сердце оставалось невредимым.

   — Зайчик, — всхлипнула Будинка, поднимая руку и не решаясь дотронуться до лица Цветанки. — Это же ты в сказке, да?

   — Я, милая. Кто же ещё? — Губы Цветанки не улыбались, но грустная ласка мерцала в глазах.

   — Ты хороший, Зайчик... Ты прости меня, ладно? Прости, что твоих глаз испугалась... Я не боюсь...

   Цветанка сама прильнула щекой к замершей в нерешительности руке Будинки, глядя пристально, внимательно. Щека была гладкая, чуть прохладная.

   — Это прозвище мне больше не подходит... Я уже не заяц, а волк, — усмехнулась она, приподняв губу и показав внушительные клыки.

   — Ты меня и этим не напугаешь, — сквозь слёзы засмеялась Будинка.

   Цветанка не спешила. Её объятия были бережными, не давили и не пугали настойчивостью, женщине в них хотелось остаться самой, без принуждения. Будинка обняла её в ответ и склонила голову на плечо. Она была благодарна и за эту бережность, и за науку о том, какими на самом деле могут быть объятия — настоящие, нежные. Светлана её тоже обнимала, но то были скорее материнские объятия, а эти — другие, чувственные. Но они не переступали черту, за которую Будинка ещё боялась перейти. Они лишь показывали, как оно по-настоящему бывает.

7

   Драгона вышла из пещеры Восточного Ключа, что в Тихой Роще, с супругой на руках. Руки Светланы обнимали её, а глаза сияли тёплыми вишнёвыми чарами. Только что обвенчанные светом Лалады, они смеялись и целовались каждый миг.

   Рука Светланы отдёрнула пространство, как занавеску, и изумлённая Драгона шагнула следом за ней. Из осеннего дня они вступили в цветущую весну и очутились под белыми яблонями в чудесном саду.

   — Где это мы? — огляделась Драгона. — Что-то я не узнаю это место...

   — Это наш будущий сад, — улыбнулась Светлана.

   А под яблонями была готова постель из лепестков — целая куча, белоснежная, как сугроб. Медленно, с восхищением и вожделением Драгона освободила Светлану от одежды, сама тоже оставшись нагой, и они упали в душистый сугроб. Длинные пряди тёмных волос разметались, шелковистыми ручьями скользя между пальцами навьи.