Песня исцеления (СИ)

   От щелчка вспыхнуло небольшое пламя. Оно задорно плясало на пальцах Цветанки, не обжигая их, а та выпустила его, точно рыжую пташку, и поймала другой рукой.

   — О как! — воскликнула Серебрица, с уважением покачала головой. — Недурно! Ты что ж, в оружейницы подалась?

   — Нет, сила Огуни даёт мне власть над каменной твердью. Каменотёсным делом занимаюсь. Пока ещё в ученицах, но уже кое-что умею.

   — Вижу, успехи делаешь... Мне отрадно это слышать. А там кто? — И Серебрица устремила пристально-зоркий взгляд на мать с двумя мальчиками.

   — Будинка, жена моя, — ответила Цветанка.

   — Жаль, не удалось мне на вашей свадьбе погулять, — с сожалением проговорила Серебрица. — Служба... На побывку только сейчас отпустили.

   — Да понимаю, сестрица, как не понять, — отозвалась Цветанка.

   А к ним уже спешила Светлана, сияя радостной улыбкой — в белой головной накидке, шапочке с околышем из беличьего меха и расшитом летнике. На участке по соседству с домом Рамут минувшим летом завершилось строительство их с Драгоной жилища, и они уже перебрались туда. Строила дом навья-зодчий Леглит.

   — Моя ж ты радость! — с искренним теплом воскликнула Серебрица, раскрывая объятия.

   Светлана в них с разбегу влетела, и гостья закружила её, оторвав от земли.

   — Ну, как дела твои? — пытливо глядя ей в лицо, спросила кудесница.

   — У меня всё благополучно, голубка, — улыбнулась та.

   А Цветанка промолвила, обнимая за плечи обеих:

   — Да... Вот и распалась наша троица на летучем ковре. Мы со Светланой остепенились, а у тебя как дела сердечные? Или из-за службы некогда?

   Серебрица опустила глаза, в них что-то мелькнуло — что-то вроде задумчивой нежности.

   — Есть одна хорошая девушка в Зимграде, — сказала она. — Зовут Ягодкой... Встретила я её, когда в Зимград с донесением к князю ходила. Меня частенько с письмами отправляют, я ж через проходы хожу — одна нога здесь, другая там... Но пока ещё рано о чём-то говорить. Мне, прежде чем семьёй обзавестись, нужно пять лет отслужить. Так по уговору. Ещё три с половиной осталось.

   Светлана пронзила её многозначительным взором.

   — Знала я одну Ягодку, — проговорила она. — Лечить доводилось.

   — Она и есть, — кивнула Серебрица. — Она мне о тебе рассказывала — о том, как ты её душу из тьмы на свет вернула.

   Вечером, когда вернулась домой Рамут, жарко запылал огонь. На столике перед камином стоял кувшинчик домашней настойки в окружении хрустальных чарок, на закуску — тонко нарезанный сыр. Совсем как в старые добрые времена в доме у тётушки Бенеды.

   И, как когда-то Северга, Серебрица вытянула ноги к огню, и пламя плясало в её глазах. Рамут наполнила чарки рубиновым напитком, настоянным на лесных ягодах, и все трое — она сама, гостья и Цветанка — подняли их. В этот миг к ним присоединилась вернувшаяся со службы Радимира, и Рамут налила чарку и ей.

   — За встречу троицы на летучем ковре, — с улыбкой провозгласила навья-целительница. — И пусть ещё будет много таких встреч.

*

   Двое встретились в осеннем вечернем сумраке городского сада в Зимграде: навья-воительница в чёрном плаще и девушка в длинном тёмном кафтанчике, в шапочке, с косой ниже пояса. При улыбке на щеках круглолицей красавицы проступили милые ямочки, и во взгляде навьи замерцала задумчивая нежность.

   — Еле из дома улизнула, — сообщила девушка. — Родители боятся меня вечером отпускать...

   — Со мной тебе нечего бояться, — проговорила её спутница. — Соскучилась я по тебе, Ягодка...

   Девушка смущённо потупилась, но видно было, что ей приятны эти слова и очарованный, пристально-нежный взор воительницы. Та завладела её руками и защекотала поцелуями суставы её мягких пухленьких пальцев.

   — Ну, так что же ты надумала, ненаглядная моя? — спросила навья. — Будешь три с половиной года ждать?

   — А ты тогда совсем со службы уйдёшь? — спросила Ягодка, глядя выжидательно, серьёзно.

   — Посмотрим. Служба ратная — это ведь ремесло моё, работа. Тем и кормлюсь... Может, в более спокойное место переведусь.

   Ягодка, спрятав взгляд в пушистой тени ресниц, помолчала, потом вскинула на навью глаза и сказала:

   — Буду, слово даю. Дождусь тебя, зеленоглазая моя...

   — Моё ж ты золотце родное, — мурлыкнула воительница нежно, и её губы потянулись за поцелуем.

   Ягодка, воровато оглядевшись — не видит ли кто? — убедилась, что за ними не подсматривают, и подставила свой пухленький ротик. Её руки обвили плечи навьи.

   — А у меня подарочек для тебя, — улыбнулась зеленоглазая воительница.

   На палец девушки скользнул перстень с изумрудом. Она ахнула:

   — Белогорское колечко?!

   — Оно самое, — ласково проговорила навья. И, посерьёзнев, спросила: — Что твои родители думают?

   Ягодка вздохнула.

   — Они готовы уже хоть кому-то меня отдать... Я ж хворала. Хоть и выздоровела, а всё равно сваты наш дом стороной обходят.

   — Значит, для твоих матушки и батюшки я — «хоть кто-то»? — хмыкнула женщина-оборотень. — А для тебя?

   Ягодка нежно рисовала пальчиком завитки на её плече, покрытом чёрной тканью плаща.

   — Серебрица, не серчай... Разве бы я пришла сегодня к тебе на встречу, ежели бы ты мне была не люба?