Песня первой любви

Он пришел и не был поражен, кажется, великолепием обстановки. Он прошел в комнату и, сидя за празднично убранным и разукрашенным столом, произнес такую фразу:

— Ну, так чем я могу вам служить?

А Марья Александровна, уже надевшая тот праздничный наряд, в котором и явилась ко мне, объяснила, что у ней как раз исполнился сегодня день рождения и она позвала Лешу, чтобы скромно отметить это небольшое событие ее жизни.

Студент был удивлен, потрясен и напуган. Он для верности переспросил, точно ли у Марьи Александровны сегодня день рождения и не нуждается ли она все же в его услугах как врача-медика. Потому что он уже почти изучил большинство болезней, и Марья Александровна смело может советоваться с ним по любому вопросу.

Марья Александровна тихо засмеялась и сказала, что пока она, слава богу, здорова и в услугах доктора не нуждается. А если ей будет нужен доктор, то она придет к нему, Леше, и скажет всего два слова: «Лечи меня!»

— Так у вас действительно сегодня день рождения? — допытывался Леша. — Если это так, то тогда где все остальные ваши гости?

— Их нет, — объяснила Марья Александровна. — Их на день рождения никогда у меня нет. День рождения я люблю проводить с самым… самым…

Тут она запнулась, но, справившись с собой, продолжила дальше.

— С самым. В прошлом году у меня был Шахмуратов, мой друг, директор рыббазы. Но это такой негодяй! Даже и не напоминайте мне о нем! Не хочу о нем слышать!

Тут все пошло на лад. Студент был по-прежнему суров, но не очень. Они с Марьей Александровной кушали, выпивали и рассказывали друг другу свои жизни.

Оказалось, что студент рано лишился родителей, отслужил в армии, до всего дошел сам и ему ничего не нужно. Скоро он будет врачом.

— Скоро я буду врачом, — сказал студент. — Я буду психиатром. Психиатрия — это такая наука! Она позволит мне изучить всех людей.

— А зачем это вам, Леша? — робко спросила Марья Александровна.

— А затем, что все люди полны желаний, а у меня их нет. У меня нет желаний, и мне ничего не нужно. Вот я и хочу понять, почему у людей есть какие-то желания. Что это значит. И почему их нет у меня. Точка.

Они танцевали. Да. Нежно лилась музыка из динамика радиолы «ВЭФ-Рапсодия», и Марья Александровна, обволакивая студента, говорила ему что-то, а он ей что-то отвечал. Танцевали.

И студент был нежен. И смотрел он на Марью Александровну нежно, и закусывал. А потом вышел в коридорчик, сказав в комнату, что удаляется на минутку.

— И исчез навсегда! Что скажете вы мне на это, Утробин, инженер и строитель человеческих душ? Утро-би-ин!

И Марья Александровна снова зашлась опять же плачем, который, если по совести сказать, мне уже немножечко надоел.

Я тогда сразу принял участие в Марье Александровне. Я сварил крепкого чаю и подал стакан в дрожащую руку ее. А также поинтересовался, нет ли у ней еще каких желаний.

— Единственное мое желание — это выполнять все желания моего милого. Но у него их нет, нет! — дико вскрикнула Марья Александровна, повторяя: — Вот так эпизод, эпизод.

— Да… — прошептал я, глядя в ее подернутые дымкой глаза, — вот так эпизод.

— Эпизод, эпизод, — соглашалась Марья Александровна, укоризненно качая головой.

Мы помолчали. Потом я решил провести беседу.

— Видите, Марья Александровна, к чему вы приходите в итоге. К нулю. Не виной ли тому ваше неправильное поведение в области половой морали?

— А что я могу сделать, если и вы, Утробин, и Шахмуратов, и Гаригозов, и Канкрин и многие другие мужчины такие негодяи? — справедливо возразила Марья Александровна.

И я молчал. И она молчала. И был вечер. Почти ночь. И тут раздался тихий стук в дверь, и я пошел выяснить, в чем дело.

— Марья Александровна у вас? — услышал я голос тихий, как стук. — Мне сказали, что она пошла к вам.

— Кто сказал? — поинтересовался я.

— Сказали.

— А-а… Она у меня. Но она не захочет вас видеть, потому что так не поступают, молодой человек.

— Так поступают. Скажите ей, что я принес ей цветы. Я пошел и купил ей гладиолус. Две штуки. Я пришел к ней на день рождения без подарка, а сейчас принес ей гладиолусы. Скажите ей, а то я поломаю вам дверь.

— Вранье все это, — громко сказал я. — А вход вас сюда воспрещается.

Но все же передал его слова Марье Александровне. И она, конечно же, немедленно меня покинула, забыв обо мне. Расцвела и выпорхнула.

И остался понедельник. Вечер. Почти ночь. Я высунулся в темное окно и долго следил за удаляющейся по сырой мостовой прекрасной парочкой. Они шли нежные, обнявшись, прижавшись, шли куда-то. Шли всё, шли, а я нацепил на нос очки и, ошеломленный действиями студента, а также неожиданным концом его поведения, стал писать этот рассказ.

Пишу, думаю и удивляюсь, потому что обычно так не бывает. А если и бывает, то тут должна таиться какая-то фальшь, смысла которой сразу не понять. Да и потом тоже.

* …полотна Шишкина на стенах. — Разумеется, не оригиналы, а глянцевые копии из журнала «Огонек», но в дорогих багетных рамах.