Песня первой любви

И мгновенно, как в горах Алатау или Памира, где, как известно, один маленький камушек вызывает грандиозный выстрел лавины и обрушивается на беззащитный город грозная стихия, икание молодого человека вызвало тоже взрыв, но биологический, который обрушился на весь его расслабленный элегическими мыслями организм. Глаза у Морозова непонятно почему заслезились, в носу у него засвербило, он чихнул, снова икнул, потом было нечто оглушительное, и он вдруг с ужасом понял, что страшно ошибался, думая, что уже «всё», он вдруг с ужасом почувствовал, что далеко не всё благополучно у него в новых штанах…

Застонав и ругаясь сквозь плотно стиснутые зубы, побледнев, не разжимая ног, Морозов запрыгал сусликом по направлению к местному сихневскому пруду, где у барина утонула дочка.

А пруд этот весь зарос ольхой и осокой, как у Тургенева, когда тот на долгие годы уезжал во Францию слушать песни Полины Виардо и писать романы о горячо любимой родной земле, о каждом ее кустике, каждой пяди, каждой травинке, вписанной в окружающий бескрайний бездонный патриотический простор, как то нам преподавалось в средней школе № 10 сибирского города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, и в Московском геологоразведочном и в Институте им. С.Орджоникидзе, где мы с Сашей долгие годы обучались всем наукам…

— Саша, Саша! Это вы, Саша? — вдруг услышал Саша милый женский голос.

Не расслабляясь, он обернулся. Довольно далеко мелькало нечто красное и черное из одежды, и светлые волосы были, окаймлявшие неизвестное и плохо различимое слабозрящим Морозовым лицо. Саша метнулся и снова присел среди густой травы. Женщина удивилась. Она подошла ближе и удивленно водила вокруг маленькой головкой. Теперь Саша лучше ее видел. Это была машинистка Вероника из машбюро, про которых говорят «хохотушка и заводила»: вечно она бегала по производству с широкими обувными коробками, шепталась с подружками в коридоре, там же громко просила у мужчин покурить. В автобусе именно Вероника всех сплотила, и все громко пели «Мой адрес — не дом и не улица. Мой адрес — Советский Союз». Саша перестал дышать.

— Да где же вы, Саша? Я вас видела! — еще раз неуверенно аукнулась женщина, вздохнула опечаленная и направилась к пруду, на ходу раздвигая высокие травы, снимая через голову красную махровую майку.

А в пруду этом и на самом деле около семидесяти лет назад потонула незамужняя дочка отставного офицера Сихнева, тогдашнего хозяина здешних мест, и колхозники с той поры упорно не хотели купаться в обезображенной воде, крестясь и приговаривая «тут место нечистое, тут барышня баринова утонули». Чем немало веселили и без того веселых горожан, неизбывно в течение многих лет приезжающих к ним летом для помощи по коллективному хозяйству. И о чем горожане всегда с неизменным успехом рассказывали по возвращении в кругу друзей и подруг для иллюстрации идиотизма сельской жизни. Выпивая и закусывая…

Морозов крался. Пруд был пустынен. Пустынен еще и потому, что даже верные помощники колхоза не ходили на пруд вечером, так как вечером на пруду было совершенно темно, противно распевали лягушки, бесчинствовали комары, хлюпало, скользило под ногами вязкое илистое дно, упокоившее молодую Сихневу. Морозов и удивлялся — кой черт понес сюда Веронику в одиночестве, отчего бы ей не выбрать для прогулок какое-нибудь более комфортабельное пространство? Но тут вдруг, легкое на помине, оказалось вблизи раздетое тело. Морозов и остолбенел, так как в лунном сиянье уже наступившей луны было видно со спины, как неожиданно крупные белые пухлые Вероникины груди с хлюпаньем погружались в темную воду и как бы даже всплывали в лунной ряби, когда она, перевернувшись на спину и упруго загребая сильными руками, поплыла туда, в глубь темноты. Саша понял — от собственного шума пловцу в воде нипочем не услыхать, что творится на берегу, отчего и полез, не таясь, через кусты в сторону, где, выбрав удобную бухточку, стянул сапоги, морщась и отворачиваясь, снял джинсы, вывернул трусы и стал все это в бухточке тихонько мыть-полоскать. Медленно успокаиваясь, приходя в непонятно хорошее настроение, а также неизвестно зачем довольно сладко почему-то волнуясь. Воображение рисовало ему нечто. Морозов крякал и ожесточенно тер обезображенную ткань.

— Вот это да! Вот я вас и поймала! Вы что тут делаете, плутишка? — услышал Саша знакомый голос за спиной. От неожиданности инженер вздрогнул и уронил в воду свои синие трусы. Трусы не поплыли по воде ввиду отсутствия течения, они медленно заизгибались в теплой воде и стремились ко дну. Саша резко обернулся.

— Вот это да! Значит, я не ошиблась. Александр Эдуардович! А вы куда пропали, почему не откликались, бессовестный? — все повторяла и повторяла Вероника, все приближаясь и приближаясь к Морозову.

Саша скрючился, скорчился, замахал руками.

— Вы… вы… не надо, — лепетал он.

Девушка в недоумении остановилась. Но потом лукаво расхохоталась, видя лишь его сверкающие в лунном сиянии, как осколок бутылочного стекла на мельнице, очки.