Песня песка

Голос у врача дрогнул. Жидкость в колбах аппарата потемнела и стала густой, как гной. Врач сунул Ане сложенный, точно носовой платок, бинт, и она вытерла губы.

— Хо-ро-шо… — проговорил по слогам врач, качнув головой. — Как самочувствие последнее время?

Ана попыталась ответить, но рот сводило от горечи.

— Сейчас…

Врач вышел в соседнюю комнату. Ана неподвижно сидела перед аппаратом. Тёмная жидкость в прозрачных сосудах успокоилась и медленно стекала по стенкам.

— Вот, — сказал врач, вернувшись, и дал Ане стакан воды. — Прополощите рот.

Ана набрала в рот воды и сплюнула в судно.

— Как самочувствие? — повторил врач.

— Последнее время, — начала Ана, — я чувствую себя хорошо. Мне стало лучше. Я даже думала…

Ана вновь закашлялась.

— Хорошо, — сказал врач. — Не торопитесь. Давайте вернёмся в мой кабинет.

Он положил руку ей на плечо.

Ана встала и тут же покачнулась от слабости. Врач обнял её за плечи и проводил к креслу напротив окна — как больную, которая едва умеет ходить. Потом уселся сам, качнул пальцем фигурку вахата, но не рассчитал усилие, и блестящий кораблик грузно повалился на стопку бумаг.

Ана неотрывно смотрела на врача, ждала, когда же он объяснит — почему в этот раз она не смогла долго дышать через аппарат, почему жидкость в колбах быстро изменила цвет. Может, это хороший знак.

— Хорошо, — сказал врач, не глядя на Ану. — Не думал я, что так быстро… Не стоило вам откладывать визит! Возможно, если бы вы пришли раньше…

Он что-то записывал в дело Аны. Фигурка вахата по-прежнему лежала на боку.

— Вы дадите мне направление на новый препарат? — спросила Ана.

Врач поднял голову.

— Что-нибудь происходило последнее время? — спросил он. — Вы регулярно ставите уколы?

— Да, но… — Ана сглотнула, во рту ещё чувствовалась горечь. — Последние несколько дней я не ставила. От них только тошнило.

Врач что-то писал. Новое направление, подумала Ана. Ей показалось, что свет в комнате на секунду погас.

— Мне стало лучше, — сказала Ана.

— Это… ненадолго, — сказал врач.

— Вы имеете в виду, если я не буду делать уколы? Но мне становилось плохо от…

Врач писал.

— Вы выпишите мне новое направление?

Врач вздохнул, откинулся в кресле, поднял со стола фигурку вахата и опустил её на тот самый лист бумаги, на котором только что выводил свои размашистые каракули — как будто поставил печать.

— Я боюсь, что уже… — Врач покачал головой. — Мне просто нечего вам выписать.

Режущий холод прошёлся у Аны по коже.

— Мне очень жаль! — добавил врач.

— Но мне же стало лучше! — выкрикнула Ана и закашлялась.

Ей не нужно было приходить. Этот пыточный аппарат отравил её дыхание. Этот человек с отталкивающей болезнью кожи издевается над ней.

— Я не понимаю! Вы знаете, я пойду к другому врачу, и я уверена, что другой врач…

Она резко встала. Она уйдёт, презрительно хлопнув дверью. Но в глазах у неё потемнело, и она покачнулась.

— Подождите! — Врач поднял ладонь. — Не нужно торопиться. Сейчас это пройдёт. Посидите, отдохните. А я пока…

— Но мне же стало лучше, — повторила Ана, опускаясь в кресло.

Они сидели друг против друга — Ана, тяжело и часто вдыхая, и врач, склонив голову, делая вид, что читает свои записи.

Говорить больше не о чем, но и молчать — невыносимо.

— И это… всё? — проговорила Ана.

Врач потёр подбородок и посмотрел на Ану мутными глазами.

— Да. Боюсь, что да, — сказал он, прикрыв рот, словно сдерживая кашель. — Мне очень жаль.

Ана медленно поднялась. Головокружение прошло, но она ещё чувствовала себя слабой, отравленной.

Врач внимательно следил за ней.

Она собиралась уйти — ведь говорить уже было не о чем, — но вдруг замешкалась, задумалась о чём-то и подошла к окну.

— Быть может, вы хотите что-нибудь? — спросил врач. — Я могу. У меня где-то есть…

Он жадно зарылся в ворох бумаг на столе. Ана молча покачала головой.

— Вы знаете, — начала она, — почему-то даже сейчас — что бы вы ни сказали — почему-то даже после…

Она глубоко вздохнула.

— Я всё равно чувствую себя такой…

Ана резко замолчала — ей не хватило дыхания, чтобы произнести последние слова.

Врач нервно заёрзал в кресле.

— Это будет очень тяжело? — вдруг спросила она.

— Что?

От удивления врач даже выронил бумаги — надрывно-яркие печатные буклеты с шелестом соскользнули под стол.

— Я уверен, что мои материалы, особые, — врач с ударением выговорил последнее слово, — материалы наверняка помогли бы вам избавиться от… беспокойства.

Он нагнулся, чтобы подобрать буклеты.

— У меня нет беспокойства, — сказала Ана. — Вы не понимаете. Как раз напротив. Вы знаете, я…

Она опять не договорила.

— Смотрите сами, — сказал врач. — Вы можете подать заявление на госпитализацию, и в вашем случае её обязательно…

Ана стояла у окна.

— Но ведь это так глупо, — тихо сказала она, и голос её дрогнул. — Почему именно сейчас и… Совсем недавно я была бы, наверное, рада, что мне не придётся… Но сейчас?

Врач нервно листал собственный буклет.

— Ведь мне даже некому… — сказала Ана. — Но почему же тогда так…

Она опустила голову и закрыла лицо. Врач встал.

— Я так хочу жить, — прошептала Ана.