Песня Рахеро и другие баллады

Случилось так, что Руа сидел под водопадом
И слушал звуки голубей со скал высоких рядом.
Огонь был из былого, а время – как скала,
Расколота корнями, лишь местом гнёзд была.
Смотрел он на вершины из той тенистой ямы,
Бликуя солнца светом, пассат играл ветвями.
«Деревья гнёт пассатом, – сказал он, сомневаясь, –
И солнце светит с неба, что ж птицы разлетались?»
Он вылез к краю тени, где выступ скал видать,
Он знал, что есть тропинка, всё мог теперь узнать:
«Так что же там творится? Иль духи днём явились?
Иль племени враги напасть на нас решились?»

Долина – формой судна – вокруг борта из скал,

И словно корабля нос холм мыса выпирал.
Уже весь мыс от моря свет солнца освещал,
Он, будто подбородком залива, тень давал.
«Что это промелькнуло? Спокойно, сердце, тише!
Что в свете на мгновенье скакнуло прыткой мышью?
Неужто это воин? В накидке мощный торс?
Закинули верёвку, воздушный строят мост?»

И снова Руа видел на грани неба чёткой

Как будто духов ночи. И тут, в мгновенье ока,
Крик, пойманный дыханьем, руками заткнут рот,
Комок, в залив упавший, словно дельфин нырнёт.
Комок, сковавший ноги во все глаза смотрящего.
Больна душа у Руа, в засаде здесь сидящего,
Больна душа, томится, но мужество вскипает,
В лицо он смотрит жизни, что мимо пробегает.
И по татуировкам признал он человека:
«То Хока, вождь Ваи – врагов наших навеки,
То Хока по веревке в долину лез тайком,
Войны весь жаждой полон, отважен и силён».

И снова смотрит Руа туда, где скал отвес,

И снова видит воинов, идущих средь небес.
«Враги моего рода! – тут Руа прокричал. –
Даже у акулы достойнее оскал.
Такой набег нечестен, такой не славен план,
Никто тропой коварной не шёл в такой обман.
Вас Руа ненавидел всегда, в любой из дней,
И будет ему честью дать бой в стране своей».

И выпрямил он спину. «Ваи, вот вам сюрприз!» –

Он прокричал, и прыгнул в поток, идущий вниз,
И быстро меж камней, как трясогузка к дому,
Летит через долину сквозь валуны и волны.
И, выбравшись из ямы, на брег ручья вскочил,
И прям к домам и крышам деревни припустил.
И пятки его часто и высоко сверкали,
И камни, где бежал он, так шумно пролетали.
Всё время, что бежал он и тяжело дышал,
Он думал: «Глупый Руа! Куда ж ты побежал?
Но долг есть долг, – так думал и несся ветром вдаль. –
Всегда у нас есть долг, и дом, есть дом всегда.
Хоть печка и дымит, пусть завтра жить не смею,
Но здесь я был рождён, любил, и здесь Тахея».

Был полдень у престола, здесь пир шёл со вчера,

Жреца и всех людей томил сон и жара,
Сердца стучали редко, наевшись жутких блюд,
Тяжёлые тела сидели там и тут.
Лупились глупо женщины на камни, что внизу,
С отвисшею губою, с свиной слезой в глазу.
Как будто матки пчёл в тот час, как трутни пали
Убитыми от травм, от шока уползали[48],
Вот так, среди террас, хотя уж день пылал,
Все люди в полусне, кто полз, а кто лежал,
Как будто матки пчёл в тот час, как рой роит,
Всех пчёл единый страх завис и там жужжит.

И Руа думал про себя, чудясь на них смотреть:

«Чем пребывать таким живым, по мне уж лучше смерть».
Но вот в скамьях высоких спокойней был народ.
Сидит беззвучно, тихо и глазом не ведёт.
Там женщины немяты, венки нетреплены,
Над праздником возвышены, и лица холодны.
Тишайшая из тихих, красивей всех других,
Тахея телом ладная сидела среди них.
Воспрял тут Руа духом, стал храбрый глаз блистать,
Он крикнул клич призывный, взывая клан свой встать.
И сразу же вокруг него, как точки леса теней,
Созданья полупьяные вскочили на колени.
И на ступенях алтаря очнулись дурни в страхе,
И руки воинов пьяных взнесли копьё в замахе.
Скрестил тут Руа руки и зубы показал,
С презреньем улыбаясь, пред воинами стоял.
Весны несильным снегом и частым листопадом
Орудия вонзались с ногами Руа рядом,
Тахея подскочила, и жрец за ней вскочил,
Бежали по террасе, маша, крича из сил:
«Стоп! Он принёс нам вести!» – «Он сердца милый друг!»
Но вот! Одно из копий пронзило Руа вдруг.

Тахея у его лица, и рядом жрец стоял,

Смотря глазами красными, как Руа угасал.
«Тахея, вот он – мой конец, мужчиной умираю,
Свою я душу отдаю, беспутный клан спасая.
Ты посмотри на эту пьянь! Не воины, а дерьмо:
Метнули копий пятьдесят, попало лишь одно.
А ты, жрец-прорицатель, ты предрекай давай:
В каком часу на клан твой обрушится клан Ваи!
Пройдя мимо тапу, огонь и смерть несут,
Как рой из муравьёв, они сюда идут».

На день другой полезло вновь светило в небеса свои,

И говорят, был тоже пир – теперь уж на земле Ваи.