Песня зовет

Музыка с ее призывным настроем, с интонациями клича, зова была настолько созвучна стихам, правде каждой строфы и несла в себе такую могучую силу и искренность переживания, что певцы и музыканты порой от спазм, сжимающих горло, не могли петь и играть, испытывая сильное душевное волнение.

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна, —
Идет война народная,
Священная война!

Утром следующего дня, едва успев родиться, «Священная война» начала выполнять свой солдатский долг. На Белорусском вокзале в людской тесноте и продымленной духоте, среди суеты и нескладности последних прощаний ее голос зазвучал подобно набату, клятве, присяге. Все, кто в эту минуту находился там, заслышав первые звуки, поднялись как один и, словно в строю, торжественно и сурово прослушали песню до конца, а когда она окончилась, на какое-то мгновение замерли, завороженные звуками, а затем раздались оглушительные аплодисменты, горячая просьба повторить. В замечательный миг своего общественного рождения эта песня сразу стала необходима людям: они требовали и требовали повторения, и только после того, как добрая половина присутствующих уже подпевала ансамблю, запомнив мотив и слова, «Священная война» уступила место другим произведениям.

С этого памятного дня и началась ее большая жизнь. Позже Александр о Васильевич Александров писал:

«Я учился у Красной Армии, как нужно лучше работать, как нужно любить свою Родину и отдавать ей все духовные силы, которые могли бы пойти на укрепление обороны против заклятых врагов, и потому, с первых же дней принялся с... искренним чувством за создание собственного оружия, которым лучше всего владею, — песни. К первому июля 1941 года я сочинил свои первые песни: ...«В поход! В поход!» на слова Прокофьева, а затем... «Вставай, разгневанный народ» и «За великую землю советскую». Из них «Священная война» вошла в быт армии и всего народа как гимн мести и проклятья гитлеризму».

Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей.

Не смеют крылья черные

Над Родиной летать,
Поля ее просторные
Не смеет враг топтать!

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна, —
Идет война народная,
Священная война!

Фронт приближался к столице. Началась эвакуация оборонных заводов, учреждений, учебных заведений. Из Москвы вывозили стариков, женщин и детей. Уехала в Горький и моя жена с нашим восьмилетним сыном Олегом.

Москва, которую мы знали,
Ее (спокойный) горизонт,
Москва...
Преобразилась: это фронт, —

писала Вера Инбер в конце июля 1941 года. Москва действительно стала прифронтовым городом. Ночью начиналась воздушная тревога, издали слышались выстрелы зенитных орудий. Били по окраине города, постепенно приближаясь к центру. На крыше нашего дома была установлена зенитная батарея, и ее раскаты говорили о том, что вражеский самолет кружит где-то рядом.

Сначала во время воздушных тревог я уходил в метро, но постепенно привык к выстрелам, к уханью нашей зенитки, ко всему военному быту Москвы и перестал прятаться в бомбоубежище, веря в то, что если уж случится что-нибудь, то это может произойти в любом месте.

Мой фатализм имел совершенно неожиданные последствия. Однажды во время одной из таких ночных тревог я, внутренне отметая от себя злые силы, стал сочинять песню. Было это уже в декабре 1941 года, после разгрома немцев под Москвой. Вой сирен, перекличка зениток, общий тревожный настрой воздушного налета вызвали в душе как бы протест против войны, бед, потерь, мелодию света и торжества — величественный образ могущества и необъятности нашей страны: я возликовал, напевая родившуюся так внезапно и счастливо песню, затем записал ее без инструмента, прямо на кухонном столе, здесь, в этой единственной теплой во всей квартире комнатке, где и протекала тогда моя жизнь.

Назавтра с ощущением радости пришел в ансамбль и сыграл песню артистам. Слова к ней сочинил наш же артист Александр Шилов, и назвали мы ее «Да здравствует наша держава!»: