Песочные часы арены

Он стихи писал. Это мне его подарок. У Валентины много их было. Целая тетрадь. Наверняка, и у твоей матери где-то припрятано. Он, помнится, песню сочинил, на гитаре учился играть, все тренькал, мотив подбирал. Подобрал… Там красивые слова были – чего-то про осень. Но пару строчек помню хорошо: «Первый день октября запорошен листвой. Первый день октября боль разлуки пророчит…». Трам-там-там, чего-то там еще, и финал: «С сентябрем расставаться не хочет…» Не расстался. Первого октября это случилось, как сейчас помню. Валя второго уже была в Москве, оттуда в Курск на машине. Как-то так. Вот тебе и первый день октября. Который оказался последним…

Ух!.. Даже выпить захотелось…

Глава двадцать вторая

Когда Пашка получил предложение от организаторов гастролей поработать сначала в Курском, а потом в Воронежском цирках, он не сразу согласился. Заволновался…

Оказаться там, где когда-то погиб его отец, и в городе, где тот родился, жил и похоронен, для Пашки было всегда тайным желанием. Но он его не спешил реализовывать. Как-то было… Даже непонятно как.

Он в юности в разные годы бывал в Воронеже на могилах Захарыча и своего отца. Стоял у ограды, пока дядя Веня с матерью прибирались. Те с гробничек и памятников сметали хвою, обтирали их от пыли, поливали цветы. Пашка смотрел, вслушивался в себя, в свои ощущения. И… ничего не чувствовал – тишина. Странно…

После двадцати его неудержимо стало тянуть в эти места. С каждым годом все сильнее. Но он сам себя тормозил, говорил, что не готов. Это же – эпицентр! А вдруг снова не поймет чего-то, не заметит, не прочувствует. Что-то невидимое не пускало, не разрешало. Запрещало. И вот, наконец, позволило…

Курский цирк стоял тихий и улыбчивый. Он улыбался каждому, кто к нему подходил. Вокруг фонтаны, прогуливающиеся зрители, развлекательные аттракционы – центр. Десять лет он простоял с выбитыми окнами, обшарпанный, с покореженным обугленным бетонным скелетом. Людям казалось, что жизнь сюда не вернется никогда. То и дело возникали разговоры о сносе калеки-погорельца. Но спустя пятнадцать лет смех и аплодисменты снова зазвучали в зрительном зале, на манеж вернулась жизнь. Цирк опять сиял огнями, как и прежде…

Когда Пашка по приезде первый раз подошел к цирку, его объял какой-то трепет. Здесь это случилось. Здесь…

Он пытался представить, как сюда влетают пожарные машины, как бушует на куполе пламя, как отец с Захарычем спешно выводят из горящего здания лошадей. Отец снова бросается в черноту дверного проема. И не возвращается…

Пашка сделал первый шаг по лестнице служебного входа.

– Пропуск! – Вахтер перегородил дорогу.

– Я приехал работать в новую программу.

– Имя, фамилия? – Явно бывший отставник без лишних разговоров и эмоций приготовил список с фамилиями.

– Жарких. Павел. Павлович…

– Жарких, Жарких… – Вахтер повел пальцем по списку сверху вниз.

Пашка всматривался в лицо дежурного, ждал, вот, сейчас, вспомнит, вскинет брови. История с пожаром была нашумевшей. Нет, не вспомнил…

– Есть такой, проходите. Вот ключ. Пропуск в отделе кадров выпишите. Потом мы будем вас всех в лицо знать, – Он широко улыбнулся и гостеприимно показал рукой, куда идти, отошел в сторону.

Пашка быстро распаковался в гримерке, разложил реквизит, развесил костюмы. Пошел по цирку. В отделе кадров выписал пропуск. Познакомился с инспектором манежа. Прошел, как положено, инструктаж по технике безопасности, где надо расписался. Посмотрел авизо, уточнил, когда начнутся репетиции. Программу еще не составляли – не все подъехали. Можно дня три гулять смело.

Пашка немного потоптался у инспекторской. Собрался с духом. Надо идти. Туда. К конюшне. Где это, он прекрасно знал. В этих типовых «гайках-шайбах», как прозвали подобные здания цирковые, все было одинаково во всех городах. Настроили их по стране штук двадцать. Прозвали их так за оригинальную форму. Они были многогранными. Как жизнь артистов цирка…

Пашка сделал шаг, другой, потом решительно зашагал. Остановился напротив входа в конюшню. Там, впереди, в нескольких шагах от него, справа, виднелась дверь. «Здесь была шорная Захарыча…» Пашка осмотрелся. Где-то тут, в двух шагах от него, не доходя до двери, лежал тогда на асфальте его отец. Рядом собака Варька. Пашка сделал эти два шага. Присел, потрогал асфальт, погладил. Шершавый, холодный. Равнодушный. Давно остывший…

Никто ничего не помнил. Четверть века прошло. Для цирковых – это целая жизнь! Поколение! Все давно на пенсии в разных городах. Местные, куряне, те, что сейчас тут работают, вообще не в курсе. В цирке все службы новые, пришли после ремонта. «Пожар? Конечно, слышал. Но кто-чего, откуда мне знать – столько лет прошло!..»

Один посоветовал: «Сходи в городскую библиотеку. Посмотри старые газеты, может, что и найдешь…»

– …Вот вам, молодой человек, подшивка за тот год. Ищите и обрящете! А здесь статья, которая вышла много позже. У нас, слава Богу, каталогизация, по компьютеру нашла, а то пойди, отыщи… – Женщина положила на стол стопку прошитых местных газет и стряхнула с рук пыль времен. Пашка стал листать…