Песочные часы арены

– Ты так молод! На плечах еще ничего не висит спудом, кроме ангелов. Жизнь твоя только начинается. Постарайся, душа моя, не совершать ошибок, на исправление которых может не хватить времени. Я их в своей жизни сделала предостаточно. Тяжкий груз… Но это был мой путь. Путь странный, туманный. Путаный. Лукавый водил, а Бог направлял, спасал. Это был путь к самой себе. У каждого он свой…

Преподобный Иосиф Исихаст научал: «Не ищи в своих скорбях утешения у людей, и получишь утешение от Бога…»

Жизнь, Пашенька, – шарик жонглера, который взлетает под купол, попадает в ослепивший тебя луч световой пушки и исчезает. Возвращается из темноты, когда не ждешь. Нам кажется, что все всегда случается неожиданно. Это не так. Ты – жонглер, знаешь: криво бросишь – криво и прилетит… Главное, поймать тот самый шарик, чтобы он не пролетел мимо рук твоих, как и твоя жизнь…

Пашку поражала красота зеленых глаз монахини. «Как у Маюши!» – мелькнуло в его мозгу. Ни с чем подобным он больше не мог сравнить, потому что ничего подобного никогда в своей жизни не видел, кроме как у своей кошки. Глаза Серафимы так же притягивали, манили, топили в своих потаенных глубинах. Он понимал, что неприлично пялиться на взрослую женщину, тем более монахиню, но ничего не мог с собой поделать. От этих глаз на светлом лике, обрамленных черным монашеским апостольником и высоким клобуком, невозможно было оторваться. «Да, папа… Понимаю теперь тебя…»

– Тетя Валя!.. О-о! Мм-м… Что я несу! – Пашка засуетился, не зная, как выпутаться из щепетильной ситуации. – Простите! Матушка Серафима! – Пашка потерялся, смутился из-за возникшей неловкости. Дома ее все продолжали звать Валентиной.

– Давно так меня никто не называл. Уже стала забывать… Что ты хотел спросить, душа моя?

– Даже не знаю, удобно ли?

– Говори.

– Вас там, – Пашка кивнул за ограду, – до сей поры вспоминают. Равного «Ангелам» воздушного полета в цирке нет и сейчас. Такое рассказывают, какой вы были, аж не верится! Почему вы так рано ушли… в монастырь?

Матушка Серафима задумалась, немного помолчала. Отвела глаза в сторону.

Всплыли кадры прошлого. Неожиданная смерть ее отца Виктора Петровича. Сотни людей на похоронах мастера манежа – великого полетчика. Моментально постаревшая, какая-то скукожившаяся мать среди толпы. Странная любовь родителей. Любовь кинодивы, блистательной театральной красотки-сердцеедки с артистом цирка. Какая-то израненная любовь, исковерканная, больная, растянувшаяся на всю их жизнь. Жизнь порознь. Мать – известная артистка театра и кино, с именем, с которым выросло не одно поколение, как-то вдруг, в одночасье, после тех похорон, перестала сниматься, бросила все роли в театре. В дверном проеме богатой квартиры – в смятых тапочках, непричесанная, с бокалом в руке без изящного маникюра и привычных драгоценностей на пальцах… На ее похороны пришли лишь трое старых поклонников. Она пережила своего бывшего первого мужа всего на полгода… Вслед Пашка с Захарычем. Ее Пашка…

– Почему… – Матушка Серафима повторила вопрос, думая, как ответить. – Господь призвал… Здесь теперь мои ангелы – сестры.

– Я обратил внимание, какие тут у всех красивые лица!

– Не у всех. И тут люди разные. У каждого на лице и в глазах отблеск Души. Красивое – красивым. Всё по делам, по поступкам. По вере…

– Трудно живется? Тут…

Она снова помедлила с ответом.

– Люди есть люди… Тут фронт, передовая. Здесь за нас сражается не только войско небесное. Лукавый тоже неутомим… В Евангелии есть рассказ о Марфе и Марии. На примере их жизни Господь показывает два пути спасения – мирской и монашеский. Оба благословенны Богом. Спастись можно и в миру. Погибель найти и в монастыре. Жизнь инока полна блаженной радости, утешения от Господа, но и скорбей хватает. Главное, каждому человеку найти свое место в этом мире и обрести Бога…

– Что-нибудь нужно? Вам, сестрам, монастырю? Я скоро вернусь из поездки, будут деньги.

– Спасибо, душа моя! – Она скромно, но как-то ослепительно улыбнулась, словно солнце выглянуло из тяжелых весенних облаков. Из-под темного среза клобука полыхнули изумруды чистой воды. У Пашки снова ёкнуло сердце: «Ох, папа! Понимаю тебя. Ох, понимаю!.. Кем же ты был, если такая женщина добровольно ушла из-за тебя в заточение!»

– Спаси, Господи! Всего у нас вдоволь. Одежда есть, живем не впроголодь. Главное, есть время на молитвы, на Спасение. Храни тебя Господь, добрая душа! Поезжай с Богом! Ангелов в дорогу! В добрый час!..

Матушка Серафима долгим взглядом смотрела на него, держась за наперсный крест, словно не могла наглядеться. Вздохнула, благословила, перекрестив красиво сложенными пальцами. Долго еще стояла, смотрела вслед, пока Пашка не скрылся за монастырской оградой…

Глава двадцать четвертая