Песочные часы арены

Пашка в обычной жизни для многих казался сдержанным, подчас замкнутым. Эмоции свои не демонстрировал, всё носил в себе. Он словно постоянно ждал от жизни какого-то подвоха, неожиданного удара. Когда же попадал в привычную для себя атмосферу близ солнечного круга цирковой арены, где бурлила молодая жизнь, он чувствовал себя защищенным. Мгновенно преображался, оттаивал душой, становился неудержимо остроумным, озорным на слова и действия…

– Пал Палыч! Вас к директору! – Хорошенькая секретарша местного цирка Любочка подошла к манежу, на котором вовсю шли репетиции. Сделала глазки, стрельнула ими, рассыпав карие искры. Пал Палыч Жарких изобразил попадание.

– Прямо в сердце! Что ты со мной делаешь, Люлю! – он прижал руку к воображаемой ране на груди. – Эх! Где ж мои семнадцать лет?.. – Он пропел известную строку, вложив животрепещущий вопрос в собственное местоимение.

– Мне уже восемнадцать! Неделю назад исполнилось.

– Да ладно! Выглядишь на целый месяц моложе! Значит, Люлю, к тебе уже можно приставать? – Глаза Пашки стали как у матерого мартовского кота.

– Дядя Паша! Вы для меня уже старый!

Тот вскинул брови! Ничего себе! Дожил! «Дядя Паша»!.. После такого жизнеутверждающего дамского перла тестостерон испарился, словно его никогда и не было! Опустились не только руки…

– Э-э, Люлю! Не надо ля-ля! Мне всего двадцать шесть! Слышишь? Всего! А тебе – восемнадцать! Уже! Так кто из нас старый? Хм, «дядя»!.. Ну ты, старуха, даешь!..

«Люлю» кокетливо хихикнула. Еще раз бросила горсть янтаря своих очаровательных глазок.

– Отложите свои колечки и – к нам, в приемную. Поторопитесь! Шеф ждет. Ворчит! Сегодня ему досталось от московского руководства. Не попадитесь под горячую руку… – Любочка ослепительно улыбнулась, на прощание махнула подолом длинной расклешенной юбки. На манеже воцарились тишина и бездействие. Все взоры были устремлены на юную прелестницу. Она, покачивая бедрами, уходила, окутанная тайной своей молодости, постепенно исчезая за форгангом в сумраке кулис, как субмарина стратегического назначения в загадочных морских глубинах…

– Жара! Ну что в тебе бабы находят такого, чего нет во мне? – Тридцатидвухлетний эквилибрист Витька Рогожин, по прозвищу Веселый Роджер, многолетний приятель Пашки, с наигранной завистью стал вопрошать с высоты своего двухметрового пьедестала. Он только что закончил трюковую комбинацию на руках и сошел с тонких хромированных стоялок на прозрачную площадку из оргстекла. Мышцы его играли рельефами. Развитый торс живописно распирал облегающую футболку – красавец, мачо!..

– Не-е, ну в самом деле, чего они к тебе липнут, как пчелы к клеверу? – Витька своим вопросом пытался привлечь внимание всех, кто был в этот час на манеже. Намечалась интересная тема для очередной мужской дискуссии…

– Витя! Вы, стоечники, всю жизнь кверху… кхм, кхм… Каблуки куполу показываете. Мы же, жонглеры, крепко стоим на ногах. Кого выберут? Я-то – вот он – подходи, обнимай! Пользуй. А до тебя поди дотянись! Ты же все время на высоте… Роджер! Спускайся! Тут и обретешь свое простое земное счастье. А так до старости не женишься! Хочешь, научу жонглировать?

– Нет уж! Лучше вы к нам!

– Понятно! Человека иногда тянет наверх только для того, чтобы плюнуть на тех, кто внизу… – Пашка лихо крутанул пропеллером жонглерское кольцо и забросил себе на шею.

Витька, известный краснобай, вечный соперник Пашки по каламбурам и игре словами, наморщил лоб, напрягся, чтобы оформить свою неотразимую сентенцию как контраргумент. Собрался с силами, чтобы дать бой, но сегодня был не его день. Тем не менее диспут дошел до кульминации, и теперь, как водится в цирке, надо было что-то исполнить на «da capo». Публика ждала! Рогожин не нашел ничего лучшего, как подытожить свое выступление вычурной банальностью.

– Как утверждают древние философы: «Vita brevis, ars longa!». Что в данный момент в моем вольном переводе значится как: «Гусь свинье – не сотоварищ! По жанру!..»

– Ну тогда, мой уважаемый сотоварищ, я – полетел!.. Искусство, как ты верно подметил, – вечно! Оно подождет. А вот директор ждать не будет – жизнь, увы, коротка!..

Под смех своих коллег Пашка, изображая жонглерскими кольцами взмахи крыльев, устремился с манежа в приемную цирка. Витька, стоя на своем пьедестале, как Ильич на броневичке, вскинул руку, с улыбкой и восхищением картаво констатировал:

– Победила – молодость, товарищи!..

Цирк жил своей будничной жизнью. Он был полон звуков. Кто-то из оркестрантов выигрывал пассажи на трубе, и все никак не получалось. Музыкант вновь и вновь упорно долбил упрямые ноты. В столовой гремели тарелками. Костюмерши спешно пронесли мимо Пашки новые портьеры куда-то в сторону начальственных кабинетов. Где-то пахло свежей краской. Завпост цирка писклявым тенорком умолял маляров экономить: «Всего-то две баночки!..» Уборщицы гремели ведрами. На конюшне кто-то невидимый кого-то невидимого громко материл. Тот отчаянно огрызался. Там чего-то с грохотом передвигали…