Песок

— Увы. Например, мой сосед Гури, этнический навахо, предлагал сбросить Землю как прогнивший балласт, отживший придаток, устроить на Омеге рай для избранных. Согласись, пальцы сами тянуться к курку! Что ты на меня смотришь?! Я в этом не участвовала — у Вильгельма добровольцев для зачисток хватает!

— А что за поленница связанных у эстрады?

— Недвиженцы — фанатики другого рода. Горячо и до полного бесчувствия раскаиваются в наших грехах и грехах Омеги. Руки на себя наложить на себе не могут — вот и просили связать. Третий день лежат и надеются выключиться. Якобы из-за их бедных головушек моря и океана на Земли вот — вот пересохнут, континенты сотрясутся и расколются. На них никто уже не обращает внимания. Каждый носит себя как бесценный сосуд — средоточие всех бед и надежд человечества.

— Пойдем искупаем наши сосуды, — то ли от его туманных пока желаний, то ли по другим неизвестным причинам солнце стало припекать непривычно и убедительно. Чайки закричали по — особенному тревожно.

Ляпа тоже обратила на это внимание:

— Сдается мне, в этом мирке ты можешь даже температуру воды и подводные течения регулировать?

ПИФ скромно кивнул:

— Чтобы произвести на тебя впечатление, готов организовать здесь миграцию кенгуру — однолеток.

Вместо этого его возбужденный разум отчудил совершенно другое. На расстоянии вытянутой руки грохотал грузовой состав. Вагонов сто не меньше.

— Вот. Уголек пошел, — радостно протараторил Покрышкин. — И пропан.

Вагоны были обляпаны грязью. Цистерны, платформы, зеленые столыпинки. Остро пахнущие. Пышущие теплом. Живые. Настоящее будущее России.

Ляпа с ужасом смотрела, как поезд несется вдоль береговой линии. Такой кошмар она видела только в Феодосии.

— Кто их пилотирует?

— Я. У меня пока не получается придумывать живых людей. Иначе давно сочинил бы себе Пятницу. Завтра бронетехнику пущу. Самооборона и все такое. Мне же придется защищать себя от Вильгельма. Приходи посмотреть, — выжидающий взгляд в нутро зрачков.

Уплывая к горизонту, поезд ставит уверенную запятую между возвышающихся там скал.

«Запятая в никуда. Вместо многоточия».

— Вот моя экспансия жизни.

— Печально, когда экспансия жизни начинается с пропана, — Ляпа впервые улыбнулась. — Месяц назад, когда ты ушел, у нас многие начали с того, что посадили всякую пеструю хню вокруг домов. И значительная часть человечества перестала генерировать дендриты, способные сохраняться более чем на год.

— Ну и хорошо. Земля скорее самоистощится, если мы ничего не будем делать. Твоим односельчанам надо было наслаждаться тем, что они умеют делать. А умеют они самое главное — менять картину мира.

— Они боятся наслаждаться тем, что картина мира превращается в карикатуру. Они думают, что ты — основной виновник бед на Земле. Они хотят, чтобы ты исчез.

— А ты?

— Ты прав — пойдем, искупаемся. Оценим морские масштабы твоего величия.

ПИФ долго уговаривал Ляпу купаться голой. Его аргументы «зачем тебе свои воздушные одеяния полоскать?», «самозванцы Покрышкины, даже тот хрен, что остался на Земле, видели тебя как облупленную», «нерационально делать из меня исключение» подействовали не сразу.

ПИФу пришлось первому забежать в воду и, отвернувшись, ждать, когда к нему присоединится Ляпа.

— Надеюсь, в поселке с тобой не произошла какая — нибудь мутация?

— Мутация произошла со мной значительно раньше. Когда я полюбила тебя, — такой простой ответ заставил ПИФа надолго проглотить подколки и любые другие темы для разговора.

Плавали молча. В песок легли животом, повинуясь неловкости, которая сразу после признания Ляпы захватила пространства между ними.

Какая из теорий происхождения государства вам по душе?

На его вопрос «есть ли у Вас карта этого безобразия» Хранитель ответил: «Лет пятьдесят назад их приходилось перерисовывать каждую неделю. Сейчас изображать нечего — все перед глазами», — и жест в сторону одинаковых домиков, словно построившихся в очередь к площадке с летней эстрадой.

Красные тропки расходились лучами от эпицентра поселка, березы на периферии даже не покачивались — стерильная картина стерильного мира. Лишь на горизонте вокруг шпиля диснеевского замка кружатся чайки.

Его мечта не могла выглядеть по — бюргерски правильной, расчерченной и завершенной. Доктор ожидал увидеть на Омеге беспросветное трэш — шапито, сонм спятивших демиургов — беспредельщиков, в каждом из которых бурлила ядреная смесь князя Кропоткина, Кампанеллы и графа Калиостро.

— Тьфу, — вслух выругался доктор Гоша, — Я даже думать начал как бедняга ПИФ. Хороший он парень. Жаль иногда мешается под ногами. Как предупреждения Минздрава на сигаретах.

По расчетам Гоши на Омеге могли процветать любые формы жизни и вымысла — хоровод бородатых нимфеток, супергерои, скрещенные с греческими богами и космическими тварями, бесконечная мутация всемогущих разумов, но только не эта безбрежная унылость, унылая безбрежность.