Песок и золото

Это было неправдой. Не знаю, зачем я это сказал. У меня была всего лишь знакомая бисексуалка, у которой была такая подруга, и я слышал историю, как та заставляла какого-то бизнесмена облизывать ей туфли. Еще я откуда-то вспомнил словосочетание «анальная фея». Вдруг захотелось соврать и про подругу «анальную фею», но вместо этого я доложил:

— А еще у меня есть подруга бисексуалка. Можно сказать, лучшая.

Со мной такое случается: сначала говорю, потом думаю — с годами это должно происходить реже, но у меня — только чаще. В тот момент мне непременно хотелось предстать перед Люсей человеком максимально широких взглядов, и я был готов на любой компромисс и ложь. Но вот это часть, про бисексуалку подругу, была излишней.

— Иногда я глупости говорю, не обращай внимания, — решил оправдаться я.

— Знаешь, в чем ваша проблема? — на ее темных губах заиграла слабая жестокая улыбка. Она не стала уточнять, кого включает в себя это «ваша» — весь мужской пол, или людей моего типа, или посетителей бара «Маяк». Вне всяких сомнений, у посетителей бара «Маяк» совместных проблем было множество. — Вот вы признаетесь, что сказали глупость, и думаете, что этим ее отменяете. Назвался скотиной, и как бы перестал ей быть. А скотина остается скотиной, а глупость остается глупостью.

Я только вздохнул и беспомощно огляделся в поисках Миши, но тот куда-то запропастился. Для работницы в сфере сексуальных услуг она вела себя чересчур надменно. Но мне это отчасти нравилось.

— Ты любишь петь? — спросила Люся.

— Не знаю. Но ты, я понял, пение очень любишь. Особенно если ночное.

— Ох, ну прости, — она иронично закатила глаза, но по нервным движениям пальцев и губ я рассудил, что ей в самом деле было слегка неловко. — А ты, наверное, из тех скучных людей, которые никогда не поют и не танцуют, и вообще считают себя лучше других?

— Только некоторых.

Мы вышли на набережную. В темноте казалось, что мы идем мимо горных хребтов, занесенных снегами. Река была освещена, и были видны влюбленные парочки, прогуливавшиеся по замерзшей воде, и мы гадали, какой процент из них проваливается. Несмотря на видимую крепость льда, такой шанс был — ходил слух, что в Неву сливают токсичные отходы. Пройдясь по Фонтанке, мы увидели, как из воды вытаскивают машину. Красный «хендай» сломал чугунное ограждение и упал с моста. При этом мертвых и даже пострадавших нигде не было, как будто машина вылетела в реку сама по себе. Я забеспокоился, куда подевался Миша. Я почему-то стал думать, что Миша был в этой машине, или она сбила его. Люся сказала, что нам нужно выпить по коктейлю «Боярский». Мы проследовали в ближайший бар.

Она достала из сумки помятый альбом и, вырвав листок, стала меня рисовать. Все случилось так быстро и неожиданно, что я понял это, когда она уже заканчивала набросок. Ее карандаш затупился, и она дорисовывала сигаретой, которая сразу же затухала, но Люся поджигала ее опять. Всего это заняло у нее от силы минуту, а с листа на меня смотрел я сам, уставший и недовольный.

— Получилось красиво, — сказал я.

— Это потому что я очень пьяная. Обычно получается кошмар, — Люся махнула бармену, чтобы он повторил коктейль. Карандаш она вплела в волосы, сделав короткую хулиганскую косичку, какая могла быть у Пэппи Длинныйчулок или еще у кого-нибудь. Ее острые вездесущие колени опять впивались в меня под столом. У меня, наверное, уже были синяки на голенях.

Я нервно покашлял, поправил воротник и быстро наклонился, чтобы ее поцеловать. Ее улыбка, казалось, требовала поцелуя.

— Чего это ты делаешь? — спросила Люся, вскинув удивленные мелкие брови. У нее был такой вид, как будто я разделся и стал танцевать голым без всякого повода.

— Это я просто так, — сказал я, покашляв опять и слегка отодвинувшись.

Разговор становился все более откровенным. Люся рассказала свою любовную драму, я рассказал свою. Оказалось, что все развивалось по одному сценарию — страсть, постоянные ссоры, предательство, а потом побег. Мы стали свободны почти одновременно, свободны в той степени, в какой может чувствовать себя свободным человек, совсем недавно порвавший с долгими отношениями.

Когда мы свернули к отелю и по дороге зашли в круглосуточный магазин, я заметил, что продавщица, женщина с тяжелыми, положенными перед собой на стол, как товар, руками, смотрела на нас как-то странно, и охранник тоже косился на нас. Наверняка они знали, что Люся — страпонщица, и думали, что я ее клиент. Эта мысль меня приятно разволновала, и захотелось заставить их еще больше поверить в эту почему-то польстившую мне ложь. Я подошел к продавщице и, опершись на прилавок, посмотрел ей в глаза, чтобы сказать ей что-то шокирующие, но сказал ли — уже не помню.

Очнулся вдвоем с Люсей, в моем номере. Мы сидели на застеленной кровати и играли в «Эрудит». Кажется, я проигрывал.

— А «Боярского» больше нет? — спросил я.

Люся посмотрела на меня уставшим и трезвым взглядом и сказала, что мне нужно составить слово. Я посмотрел на табло, но буквы кружились беспорядочно, отказываясь соединяться.