Песок из калифорнии (СИ)

За окном серело небо, с него сыпалась какая-то гадость, снег пополам с дождем, Василий стоял возле окна, глубоко втянув голову в ворот старой дранной синтетической куртки, придерживая под горлом наброшенное на плечи одеяло. Мало того, холодно, еще в добавок постоянно жрать охота... Как он оттягивался в Крыму, по овощам да фруктам, м-м-м-м... Да че душой кривить, было и в Совке херово, на макаронах зиму тянул, но что б сухой хлеб глодать... Десны заныли больше, Василий осторожно потрогал кончиком языка нижний левый резец. Все, качается, второй зуб за зиму, а впереди еще два месяца минимум, а до чего два месяца, что изменится? Ну что? Ну на базаре фрукты выбрасывать будут и что? Как бомжара, клошар вонючий подбирать, а ведь летел в Париж полный надежд, как же - губу раскатал, ха-ха, язык знаю, оригинальный художник, из-за железного занавеса...А занавес-то тюлевый оказался, так-то балбесина, и опоздал ты минимум на десять лет, а максимум на всегда... И говна такого, как ты - хоть жопой жри, а от художников прохода нет, куда не харкнешь соплей, так писака... Или на заборе или на стенах в дабле или еще где... А в салонах места нет.

Василий резко откинул грязную прядь со лба и с ненавистью посмотрел сквозь мутное окно на бистро. Сейчас бы в хорошей замшевой, нет, замша промокает, кожаной куртке, целых джинсах, в теплых шузах и шляпе с широкими полями сидеть там, а большим стеклом, слегка облокотившись на мраморную доску стола, пить кофе с пончиком, выпускать клубы дыма из пенковой трубки и разглядывать со слегка ироничной улыбкой мадемуазель с тонкими ляжками... Десна заныла от неосторожного движения языка, Василий выругался во весь голос, от души, матом. И добавил, криво усмехаясь - идиот...

Штрих третий.

В Париже зимой сыро. Особенно если бывший столярный цех отапливается единственным камином, устроенным в шахте промышленного лифта. Эти придурки, сквотеры сранные, заклинили кабину лифта на уровне второго этажа, пробили в потолке лифта дыру и пожалуйста - топи сколько лезет, камина металлическая, дым просто на чердак уходит, и как только эта деревянная мастерская еще не вспыхнула, одному богу черту известно. Наверно насквозь пропитана водой... Одежда сырая, волосы и борода липкие и грязные, может быть липкие от грязи, а может быть и от сырости, ноги постоянно мокрые. Интересно, если б ударил мороз, сдохли бы здесь все наверно, вот бы кайф был бы...

Василий оторвался от окна и черных мыслей, подошел к камину. Граф облокотило на камин и прихлебывая бренди, задумался, нет, задумчиво глядел на языки пламени - вслух произнес он и выругался. Бренди, еб твою мать, сейчас бы портвешка вонючего, за милую душу, принял бы так 0,75 на каждый глаз и впал бы в нирвану, Василий сунул руку в черную пасть и пошарив среди остывшего мусора, вытащил относительно крепкий кусок угля. Стул был, вчера я его засунул в эту ненасытную пасть, жрет все подряд, морде горячо, а жопа мерзнет, вот сука...

На стене висел лист бумаги, серой, как оберточная, в Совке когда-то в такую заворачивали сыр с дырками, о жратве ни слова, лучше пересчитай не ржавые кнопки. Василий внимательно оглядел кнопки, пришпилившие лист бумаги к стене. Вчера еще было одиннадцать не ржавых, сегодня осталось девять... Сырость, сырость, сырость проклятая сырость, кругом сырость... Он всмотрелся недоконченный рисунок - улица, чуть намеченные фонари, вывеска «Бистро», а там жратва, заныли живот и десны, следом, вспомнилось давнее, фантастическое, давно забытое... Жратва, тепло, сухо вспомнился Крым, захотелось сдохнуть, Василий скрипнул зубами... Ну идиот, он искренне верил, что здесь-то он и раскроется, что здесь-то он и... галереи и салоны будут к его услугам, раскроют свои объятья, а его имя станет известным, кретин, жил бы и жил бы под Москвой у френдов на даче, рисовал бы для души и для быдла заграничного, продавал бы на Арбате, тусовался бы в Крым... Василий сухо зло расхохотался и швырнул кусок угля в рисунок, какой Крым, хохлы-поганцы суверенитет провозгласили, на Арбате мафия в спортивных костюмах заправляет, дачу друг продал и в бизнес подался, а в магазинах от нулей в глазах пестрит, и там херово, и здесь караул...

Штрих четвертый.

В Париже зимой одиноко. Особенно если ты не француз сранный, а бывший совок, прайса у тебя десять сантимов, щузы и куртка дранные, язык на уровне советской средней школы, правда одни пятерки по французскому были, но когда это было... и живешь ты сам в сквоте сыром среди подонков припанкованных, которые ни чем делится не собираются и ведут себя так, что якобы должен он, Василий, им спасибо говорить, за то что не выгнали под мост... Бляди... В Совке у него и френдов было навалом и герл. В разных городах...В «системе» олдовым считался, а это всегда пионерию привлекает, тянет молодую поросль к умудренному жизнью дубу... Дуб он есть, дубина стоеросовая, славы ему захотелось, прайса и известности, а теперь торчи тут у мокрого окна в холодном и вонючем сквоте, и любуйся, как другие в бистро френдят и фрилавничают...