Песок из калифорнии (СИ)

Дядя Вась попытался приподняться и обнять в последнем поцелуи-прощанье ускользнувшее тело, девушка исчезла, он остался совершенно один. В переполненном аэропорту... Усевшись на освободившееся кресло, прислушался-задумался...Вокруг шумело и гудело, что-то объявляли, все куда-то летели и спешили, с балкона насмешливо глядели на сумятицу и неразбериху российской действительности, на вселенский переполох, чистенькие иностранцы, которым не дано понять душу русского человека... Рвущуюся неизвестно куда... И только Ф. Достоевский смог разобраться в ней - убьет сначала старушку топором, а потом терзается, терзается, терзается...Совесть в нем так и булькает, так и булькает... Как прокисший суп... Сейчас бы оторвать мокрую жопу, оторвать вот так вот от кресла, Дядя Вась действительно оторвал названную часть тела от уже прилипшего кресла, под ним чавкнуло, и пойти вот так вот, толкая нерасторопных, и он действительно пошел, и пошел себе, расталкивая нерасторопных, ох ни чего себе, как у него клево получается, улет и только!..

Он сидел в кресле и смотрел себе в спину, которая все дальше и дальше удалялась от него среди толпы пассажиров, неужели не оглянется, сволочь, не попрощается, мы же с ним все-таки сорок лет знакомы были, и выпили не одну цистерну... Да и френдами были - душа в душу... Почти...

Дядя Вась оглянулся и увидел себя, оставшегося сидеть на коричневом дерматиновом сиденье, такого жалкого, длинного, с нескладным телом, не знающего куда деть руки-ноги, колени уперты почти в подбородок, кисти свешиваются промеж ног, подсохшие волосы напоминали паклю свалявшуюся, борода торчала куда-то вбок, все длинное тело было обтянуто потрепанными-попиленными шмотками, жалкими, как рубище, на секунду ему стало жалко бросать его, но он понял - если сейчас он не сделает этого - то уже ни когда не сделает этого...Жалкое и ничтожное зрелище (почти по Ильфу-Петрову) , пусть такое ничтожество здесь и остается, хотя жалко - сорок лет знакомы, ни один косяк вместе выкурили, да и френдами были, не разлей портвейн. Дядя Вась махнул рукой, прощаясь с самим собой и исчез в круговерти толпы... Среди пассажиров растворился, исчезло его длинная фигура в чуть подсохшем рубище...У него от жалости к себе навернулись слезы, гад, ушел и ручкой махнул, ни слова не сказал... Он шел весь такой элегантный и уверенный в себе, ловко управляя своим длинным и ладным телом, обтянутым по-модному клешеными джинсами, в меру обтянутом плаще, длинные ухоженные волосы придавали его худому лицу романтический антураж, бородка добавляла интеллигентности, усы бойкости и пикантности...Он слегка покачивал широкими плечами и все встречные дамы провожали его задумчивыми взглядами, он мельком оглянулся. - нет, не видать то жалкое зрелище, исчез, как дым, стерт с поверхности рассказа, а во взглядах встречных дам, что задумчиво провожали его взглядами, можно было прочесть многое, но на это не было времени...

-Ваши документы! -

строгий, но справедливый голос пограничника, бдящего и стерегущего, вместо собаки, нашу границу, оторвал его от мыслей.

-Пожалуйста, -

совершенно небрежно Дядя Вась предъявил справку с психдиспансера со всеми проставленными визами. Пограничник с уважением повертел ее в руках, заглянул на обратную сторону и предложил:

-Проходите...

и он прошел в накопитель. Накопитель, гнусное название, но за то красивая стюардесса, узкая металлическая лестница-трап, ведущая прямо в небо, уютное тепло авиалайнера, летайте самолетами, как ее сейчас называют, прежнею компанию "Аэрофлот", черт ее знает...Взревели моторы-турбины, вспыхнули за мгновение до этого многочисленные сигналы-тревожные огни на потолке "Ноу смокинг" и он взлетел... вместе со всей своей прежней жизнью и со всеми другими пассажирами, стюардесса тоже летела с ними...

Свободен!...

Одновременно со взлетом самолета рейс Москва-Париж от здания аэропорта отъезжала машина "скорой помощи".

Дядя Вась смотрел на стремительно удаляющуюся землю, он впервые был счастлив.

Часть вторая. ТАМ.

СЕМЬ ШТРИХОВ К РИСУНКУ "ПАРИЖ ЗИМНИЙ".

Рисунок выполнен углем на серой бумаге форматом примерно метр на семьдесят сантиметров, в которую когда-то давным-давно и в далекой от Парижа стране со свистяще-шипяще-рычащим названием - СССР, заворачивали в магазинах колбасу и сыр, когда те были... Позже стали заворачивать лишь «Мыло хозяйственное, 0,17 коп. за кус.»... Довольно таки мерзкое было мыло, но разговор не о нем. Рисунок прикреплен заржавевшими от дождей и редкого снега, кнопками к стене дома. Судя по мусору здесь когда-то стояло здание, а теперь от него осталась лишь одна стена с куском крыши и со следами перекрытий, каких-то труб и прочего хлама. Стена осталась лишь одной причине - за нею следующий дом.