Пестель попытался создать организацию, преданную лично ему, разделяющую его собственные программные и тактические установки. При этом он опирался на своих бывших однополчан-кавалергардов, многие из которых к тому же оказались выпускниками Пажеского корпуса. В состав филиала до конца 1825 года был принят 21 человек. Главным организатором и руководителем этого филиала должен был стать, по мысли Пестеля, Матвей Муравьев-Апостол. Среди лидеров новой организации — молодые корнеты-кавалергарды Федор Вадковский и Петр Свистунов, получившие от Пестеля звания южных «бояр». Корнеты не очень заинтересовались «Русской Правдой», зато активно принялись разглагольствовать о цареубийстве. В частности, Вадковский планировал застрелить императора из духового ружья, когда тот «изволит прогуливаться по Каменному острову» без охраны. «Тайну» своей организации члены филиала не смогли скрыть от северных лидеров.
Вскоре после отъезда Пестеля из Петербурга в филиале началась борьба за власть, перешедшая в полное безвластие и практически полностью парализовавшая деятельность организации. В результате многие члены филиала, извещенные о готовящемся выступлении 14 декабря 1825 года, оказались в этот день в рядах верных властям войск и принимали участие в подавлении мятежа.
Таким образом, визит Пестеля в Петербург в 1824 году не достиг ни цели объединения с Северным обществом, ни цели создания надежной и верной лично председателю южной Директории столичной организации. Развал Южного общества усугубился разногласиями и личным конфликтом Пестеля с северными лидерами. Более того, когда в начале 1825 года Трубецкой приехал в Киев, «сравнение» председателя Директории с Наполеоном мгновенно распространилось на юге. И в тайных обществах, и в армии начали муссироваться всевозможные домыслы о личности и планах Пестеля. В тульчинском штабе ходили слухи, что Пестель просто «хотел сделаться императором».
Именно после приезда с «объединительных совещаний» — во второй половине 1824 года — у Пестеля начался период колебаний и сомнений, переросший в тяжелый душевный кризис. Согласно мемуарному свидетельству князя Волконского, в конце 1824 года Пестель объявил ему, что решил сложить с себя «обязанности председателя Южной думы» и уехать за границу. Согласно Волконскому, Пестель был уверен, что только так сможет развеять «предубеждения» против себя, доказать, что он не честолюбец, «который намерен половить рыбку в мутной воде».
За границу Пестель не уехал, но в начале 1825 года сказал своему другу Василию Ивашеву, «что хочет покинуть общество». А другому своему другу, князю Барятинскому, полковник сообщил, «что он тихим образом отходит от общества, что это ребячество, которое может нас погубить, и что пусть они себе делают, что хотят». В ноябре 1825 года, судя по мемуарам Николая Лорера, Пестель заговорил о необходимости «принесть государю свою повинную голову с тем намерением, чтоб он внял настоятельной необходимости разрушить общество, предупредив его развитие дарованием России тех уложений и прав, каких мы добиваемся».
Сам Пестель показывал на следствии: «В течение 1825 года стал сей (революционный. —
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
РЕВОЛЮЦИОНЕР И РЕВОЛЮЦИЯ
ГЕНЕРАЛ ВИТГЕНШТЕЙН:
«ПЕСТЕЛЬ ВЕЗДЕ БУДЕТ НА СВОЕМ МЕСТЕ»
Поручик Николай Басаргин, заметивший в мемуарах, что Пестель «скорее искал сеидов, нежели товарищей», никогда не задумывался о том, а зачем, собственно, Пестелю были нужны такие «сеиды». Зачем ему был нужен, например, сам Басаргин? Ведь его роль в тайном обществе сводилась исключительно к участию в «дружеских спорах». Он, как и большинство других членов управы, был всего лишь штабистом, адъютантом генерала Киселева, никогда в жизни не командовал ни одним солдатом и не имел никакого представления о путях реализации радикальных идей в жизнь.
Документы свидетельствуют: «тульчинская молодежь» была Пестелю интересна. Он недаром образовывал членов своей управы, давал им книги, заставлял рассуждать о прочитанном, пытался укрепить свой авторитет в их среде: в случае своей победы ему было очень важно иметь умных и лично преданных соратников. Однако, признав необходимость силовых действий для захвата власти и внедрения своих идей в жизнь, он делал ставку отнюдь не на свою управу. Реальная ставка была сделана на конкретную военную силу — 2-ю армию.