Пестрая компания (сборник)

— Я не потерплю оскорблений в адрес итальянской армии, — угрожающе похлопывая ладонью по стойке бара, сказал Ди Калько.

— Весь мир следует как можно плотнее заселить итальянцами, — не обращая внимания на Ди Калько, продолжал Люббок. — Такова моя программа, ребята. Моя фамилия — Люббок, и за мной целая куча предков-голландцев. Однако я их всех ненавижу. А если англичане защищают мой образ жизни, то им немедленно надо прекратить это занятие. Мой образ жизни сильно протух.

— Парни, — взмолился бармен, — потолкуйте о чем-нибудь другом.

— А если по правде, — сказал Суинни, — то я против войны ничего не имею. Сейчас я делаю одиннадцать долларов в неделю, и любое изменение может только улучшить мое положение.

— Это война — война отеля «Пис-пис».

— Что ты хочешь этим сказать? — подозрительно спросил Ди Калько, ожидая нового оскорбления в адрес итальянской армии.

— Отель «Пис-пис» на углу Пятой авеню и Шестидесятой улицы. Они там устраивают танцы за чаепитием. Чайные танцы в пользу Империи.

— Чего же в этом плохого? — сказал бармен.

— А ты видел типов, которые ходят в отель «Пис-пис»? — спросил Люббок. Он перегнулся через стойку и, ткнув в бармена корявым указательным пальцем, закончил: — Маленькие жирные кролики и крольчихи в норковых манто.

— Лучшие люди! — воинственно бросил бармен.

— Да, — невесело согласился Люббок. — Если они начинают выступать за какое-нибудь дело, то это значит, что дело явно неправое.

— Я человек крайне осторожный, — негромко произнес Ди Калько, — и хочу быть понятым правильно, но для непредвзятого слуха твои слова напоминают речи коммунистов.

— Я ненавижу коммунистов, — Люббок осушил бокал и со смехом добавил: Они постоянно заняты тем, что семь дней в неделю режут друг другу глотки. Буффало Билл, нацеди-ка мне еще.

— Я бы не хотел, чтобы вы называли меня Буффало Биллом, — бармен наполнил бокал и продолжил: — Начав поступать подобным образом, вы кончите тем, что станете портить жизнь всем окружающим. — Он смахнул шапку пены с бокала и поставил его перед Люббоком.

— Памятник в Вайоминге… — восхищенно протянул Люббок, покачивая головой. — Сегодня они танцуют в пользу Британской Империи, а завтра нас за эту Империю застрелят.

— Второе не обязательно вытекает из первого, — рассудительно произнес Суинни.

— Познакомьтесь с мистером Суинни из знаменитого семейства Летающих Суинни, — сказал Люббок, нежно похлопывая оппонента по запястью. — Он обожает читать «Нью-Йорк Таймс». Обещаю возложить лилию на его могилу на Балканах.

— Да, в этом может возникнуть необходимость, — вмешался Ди Калько. — Я хочу сказать, что в Европе может возникнуть необходимость в дополнительной живой силе, что, свою очередь, означает необходимость гибели нашего дорогого Суинни.

— Давай не будем переходить на личности, — сердито бросил Суинни.

— Прежде чем все закончится, мистер Суинни, — сказал Люббок, доверительно обнимая собеседника за плечи, — эта война успеет стать весьма личным делом. Для вас, сэр, и для меня. Она не станет личным делом лишь для кроликов из отеля «Пис-пис».

— Почему вы никак не оставите отель «Плаза» в покое? — спросил бармен.

— Выпадет снег, а мы будем сидеть в палатках! — взревел Люббок. — Эй, итальянский патриот, — продолжил он, — обращаясь к Ди Калько, — я хочу тебя кое о чем спросить.

— Не забывай, — ледяным тоном сказал Ди Калько, — что я, прежде всего, гражданин Соединенных Штатов.

— Ну и как же ты, Джордж Вашингтон, будешь чувствовать себя, сидя за пулеметом, в тот момент, когда макаронники пойдут в атаку?

— Я исполню свой долг, — упрямо произнес Ди Калько. — И не смей называть их макаронниками.

— Как понимать твои слова «макаронники пойдут в атаку»?! — загремел Суинни. — Ведь всем известно, что итальяшки в атаку не ходят. Они всегда отсиживаются в тылу.

— Ты не забыл, — сказал Ди Калько, — что мое предложение выйти на улицу и во всем разобраться ещё действительно?

— Парни, парни, — взмолился бармен. — Поговорите лучше на другую тему… Очень вас прошу.

— Нет, вы только подумайте! — восхитился Люббок. — Одна война за другой. Одна война за другой! Сукиных сынов, вроде вас, загоняют зимой в палатки, а эти сукины сыны до самого конца не в состоянии ничего понять.

Суинни отступил на шаг и отстраненным тоном заправского полемиста начал:

— Я позволю себе пропустить мимо ушей некоторые слова твоего лексикона, поскольку меня интересует проблема по существу. Я хотел бы услышать, какое решение ты предлагаешь. Спрашиваю потому, что у тебя, видимо, имеется четкое представление о том, что следует делать.

— А я вовсе не желаю пропускать мимо ушей его грязные слова! возмущенно бросил Ди Калько

— Пусть скажет, — произнес Суинни, сопровождая это разрешение величественным жестом руки. — Выслушаем точку зрения всех присутствующих. Пусть голландец говорит.

— Значит так… — начал Люббок.

— Только без оскорблений, — остановил его бармен. — Время позднее, бар, так или иначе, пора закрывать, поэтому прошу не оскорблять моих гостей.

Люббок прополоскал рот пивом и сделал медленный глоток.