— Ты когда-нибудь чистишь краны? — спросил он у бармена. — Для пива, чтобы ты знал, самое главное — чистота кранов и патрубков.
— Это надо же! — возмутился Ди Калько. — У него, похоже, по всем вопросам есть свои соображения.
— Они делят мир, — невозмутимо продолжал Люббок. — У меня же на банковском счете восемьдесят пять центов. Для меня не важно, чем кончится дележ, мне повезет, если я к тому времени сумею сохранить свои восемьдесят пять центов.
— Так нельзя подходить к проблеме, — сказал Суинни. — Нельзя смотреть на мир с позиций восьмидесяти пяти центов.
— Разве я получу Грецию? — спросил Люббок, угрожающе ткнув огромным указательным пальцем в сторону Суинни. — Разве Ди Калько получит Китай?
— Да кому он нужен этот твой Китай?! — ликующе воскликнул Ди Калько.
— Мы же получим только… — мрачно продолжал Люббок, — Я, ты, Суинни и Буффало Билл…
— Я же вас просил! — сказал бармен.
— …мы получим новые неприятности. Рабочий люд всегда получает только неприятности. — Люббок вздохнул и печально посмотрел в потолок; а остальные, тем временем, допили свое пиво. — Все военные стратеги согласны в том, — эту фразу он произносил с особой гордостью, — согласны в том, что для атаки на позицию, защищаемую одним человеком, требуется, по меньшей мере, четыре солдата.
— К чему это ты? — спросил Суинни.
— Боевые действия будут происходить в Европе, Азии и Африке, нравоучительным тоном, нараспев произнес Люббок, — и ни коим образом напрямую не затронут бара мистера Уильяма Коди.
— Ничем не могу помочь, — саркастически бросил бармен.
— Я изучил ситуацию, — сказал Люббок, — и пришел к выводу, что американцы потеряют в четыре раза больше людей, чем другие. Это само собой разумеется. Здесь они нас атаковать не станут. Разве не так? Наступать будем мы. Четверо на одного! — он яростно стукнул кулаком по столу и с непоколебимой уверенностью закончил: — И вот мы, четыре тупоголовых чурбана пойдем умирать, чтобы выковырнуть из окопа единственного голландца. Так говорит военная стратегия!
— Не так громко, — несколько нервно сказал бармен. — Жильцы этажом выше меня недолюбливают.
— Но хуже всего… — гаркнул Люббок, ожегши присутствующих яростным взглядом, — … но хуже всего то, что, оглядываясь по сторонам, я вижу, что в мире полным полно безнадежно тупых выродков вроде Суинни, Ди Калько и Уильяма Коди!
— Следи за своим языком, — прорычал Ди Калько. — Следи за речью!
— Гитлера надо побить! — заорал Суинни. — И это факт непреложный!
— Гитлера надо побить! — крикнул Люббок и, вдруг перейдя на хриплый шепот, продолжил: — Вы можете спросить, а почему, собственно, возникла необходимость его побить? Отвечу. Во-первых, потому что невежественные и несчастные тупицы вроде вас вознесли его в небо и там оставили. Во-вторых потому, что, слегка опомнившись, они отправились в него стрелять. И, в-третьих, в силу того, что некоторые идиоты разводят дискуссии, потягивая пиво в барах.
— Не надо меня обвинять, — обиделся Суинни. — Я его никуда не сажал.
— Многочисленные Суинни заполонили наш мир! — завопил Люббок. — И теперь меня из-за этого должны застрелить!
Неожиданно для всех он схватил одной рукой Суинни за воротник и слегка приподнял. Суинни тут же стал хватать воздух широко открытым ртом. Люббок протянул вторую руку и захватил ворот Ди Калько. Притянув обеих к себе и с ненавистью глядя в их лица, он прошипел:
— Если бы вы знали, как мне хочется размозжить ваши глупые головы!
— Эй, послушай… — прохрипел Ди Калько.
— Полегче, парни! — крикнул бармен, протягивая руку к припрятанной за стойкой укороченной бейсбольной бите.
— Если меня убьют, виноваты в этом бы будете вы! — вопил Люббок, нещадно тряся своих оппонентов. — Но лучше я убью вас. Мне хочется прикончить всех тупых идиотов, разгуливающих по нашим улицам…
Ди Калько протянул руку за спину и схватил бутылку. Суинни обеими руками вцепился в огромную, держащую его за горло лапищу. Бармен поднял над головой опиленную биту…
В этот миг открылась дверь и на пороге салуна возникла девушка.
— Продолжайте, продолжайте, — сказала она, не выражая при этом ни испуга, ни удивления. — Я не хочу вам мешать.
— Парни… — произнес бармен, откладывая биту в сторону.
Люббок встряхнул Суинни и Ди Калько в последний раз, и протянул руку к своему пиву.
— Типов вроде тебя… — пробормотал, не зная как выразить свое возмущение Суинни, — …типов вроде тебя надо держать в психушке.
Ди Калько поправил узел галстука и, несмотря на всю свою ярость, попытался послать улыбку все ещё стоящей в дверях девушке. На голове девицы не было шляпки, и её длинные, светлые и не очень чистые волосы свободно падали на плечи. Щеки у неё ввалились, а костлявые, покрасневшие, неухоженные руки далеко вылезали из коротких рукавов старенького серого пальто. Казалось, что девица пребывает в последней стадии истощения. У неё был такой усталый вид, что создавалось впечатление, будто она трудилась без отдыха много ночей подряд.
— Вас не затруднит закрыть дверь, мисс? — сказал бармен. — Становится чертовски холодно.
Девушка закрыла дверь и, не сходя с места, обвела мужчин усталым взглядом.