Читаем Пестрая компания (сборник) полностью

— Мне нужна помощь, — сказала она.

— Послушайте, мисс… — начал бармен.

— Заткнитесь! — продолжила она ровным голосом, в котором слышалось крайнее утомление. — Я явилась не за подачками. Моя сестра сегодня родила и сейчас лежит в маленькой вонючей больнице. У неё весь день продолжается кровотечение, и ей уже сделали два вливания. Крови у них не осталось, и врачи говорят, что она, возможно, умирает. Я уже полчаса слоняюсь рядом с салуном, наблюдая за вашими, парни, беседами и копя силы, чтобы войти. Ей нужна кровь. Может быть у вас, ребята, найдется немного лишней крови, в которой вы не нуждаетесь? — с едва заметной улыбкой закончила она.

Мужчины уткнулись в свои стаканы, изо всех сил избегая смотреть друг на друга.

— Мы остались без средств, — всё тем же ровным, лишенным всяких эмоций тоном, продолжала девушка. — Ребенок получился семимесячный, а муж у неё матрос. Сейчас он плывет в Португалию, и во всем этом проклятущем, замерзающем городе нет ни единой души, к которой можно было бы обратиться за помощью. — Сделав один шаг в направлении стойки бара, она продолжила: Ей всего девятнадцать. И она должна была выйти за матроса…

Люббок повернулся к ней лицом:

— Ну ладно, — сказал он, — я иду с вами.

— Я тоже, — подхватил Ди Калько.

Суинни открыл рот, потом закрыл его, а затем снова открыл.

— Ненавижу больницы, — наконец сказал он. — Но все же, пожалуй, пойду с вами.

Люббок снова обратился лицом к стойке и поднял тяжелый взгляд на бармена.

— Уже все равно поздно, — сказал бармен, нервно вытирая стойку полотенцем. — Я тоже могу пойти с вами, так, на всякий случай… Вдруг моя группа крови окажется… Да. Точно. — Он энергично кивнул и принялся стягивать с себя фартук.

Люббок протянул руку за стойку, снял с полки бутылку виски и стакан. Не говоря ни слова, он плеснул немного напитка в стакан и протянул девушке. Та, без улыбки, взяла виски и осушила его одним глотком.

Они молча сидели в унылой клинической аудитории для студентов-медиков, ожидая появления интерна. Интерн должен был сообщить, чья кровь годится для переливания. На них падал мертвенно-бледный свет старых больничных ламп, а воздух, которым они дышали, был насквозь пропитан невесёлыми больничными запахами. Люббок сидел, зажав кисти рук между колен и бросая время от времени взгляды на Суинни, Ди Калько и Коди, которые нервно ерзали на своих скамейках. Лишь девушка, дымя сигаретой, медленно расхаживала по комнате. Сигаретный дымок вился над её жидковатыми, светлыми волосами.

Открылась дверь, в комнату вошел интерн и, прикоснувшись к рукаву Люббока, сказал:

— Вы подходите.

Люббок глубоко вздохнул, встал со скамьи, бросил триумфальный взгляд на Суинни, Ди Калько и Коди, улыбнулся девушке и последовал за интерном.

Когда все кончилось, когда кровь медленно перелилась из его вен в вены бледной, неподвижной девушки на соседнем столе, Люббок поднялся, наклонился над ней и прошептал:

— Не волнуйтесь, все будет в полном порядке.

Она ответила ему слабой улыбкой.

Люббок влез в пиджак и прошел в аудиторию. Его спутники всё ещё оставались там. Они встретили его, стоя под синеватым светом больничных ламп.

Люббок послал им широченную улыбку.

— Ну как, надеюсь все в порядке? — торжественно спросил Ди Калько.

— Всё — в лучшем виде, — весело ответил Люббок. — Моя кровь поет в её жилах не хуже, чем виски.

Ди Калько взглянул на Суинни, Суинни, обменялся взглядом с Коди. Во всех этих взглядах можно было прочитать некоторую неуверенность и колебание.

— Эй, голландец, — громко сказал Суинни, — мы хотим поставить тебе выпивку. Что на это скажешь?

Они напряженно ждали ответа. Так обычно ждут нападения противника.

Люббок обвел всех троих внимательным взглядом, и Коди поднял воротник пальто.

— В чем вопрос? — сказал Люббок, обнимая девушку за плечи. — Это для меня большая честь.

Из дверей больницы они вышли все вместе.

Проповедь на пыльных дорогах

Нельсон Уивер уселся за свой ослепительно чистый рабочий стол и написал: «Трудовые затраты… Завод в Бриджпорте… $1.435.639,77». Написав это, Уивер положил остро заточенный твердый карандаш в потрясающе ровный ряд девяти других и столь же остро заточенных твердых карандашей. Строй карандашей находился рядом с заключенным в серебряную рамку портретом его покойной жены.

Он посмотрел на обтянутые кожей часы, стоявшие на противоположном от него краю письменного стола. 10:35. До появления Роберта оставалось по меньшей мере десять минут.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза