Пестрыя сказки [старая орфография]

Но въ комнат игроковъ все еще ночь; все еще горятъ свчи; игроковъ мучитъ и совсть, и голодъ, и сонъ, и усталость, и жажда; судорожно изгибаются они на стульяхъ, стараясь отъ нихъ оторваться, но тщетно: усталыя руки тасуютъ карты, языкъ выговариваетъ Шесть и Восемь, ремизъ цпляется за ремизомъ, пулька ростетъ, приходятъ игры небывалыя.

Наконецъ догадался одинъ изъ игроковъ и, собравъ силы, задулъ свчки; въ одно мгновеніе он загорлись чернымъ пламенемъ; во вс стороны разлились темные лучи и блая тнь отъ игроковъ протянулась по полу; карты выскочили у нихъ изъ рукъ: Дамы столкнули игроковъ со стульевъ, сли на ихъ мсто, схватили ихъ, перетасовали, — и составилась цлая масть Ивановъ Богдановичей, цлая масть Начальниковъ Отдленія, цлая масть Столоначальниковъ и началась игра, игра адская, которая никогда не приходила въ голову сочинителя Открытыхъ таинствъ картежной игры.

Между тмъ Короли услись на креслахъ, Тузы на диванахъ, Валеты снимали со свчей, Десятки —, словно толстые откупщики, — гордо разхаживали по комнат, Двойки и Тройки почтительно прижимались къ стнкамъ.

Не знаю долго ли Дамы хлопали объ столъ несчастныхъ Ивановъ Богдановичей, загибали на нихъ углы, гнули ихъ въ пароль, въ досад кусали зубами и бросали на полъ…

Когда матушка Ивана Богдановича, тщетно ожидавшая его къ обду, узнала что онъ никуда не вызжалъ и вошла къ нему въ комнату, — онъ и его товарищи усталые, измученные, спали мертвымъ сномъ: кто на стол, кто подъ столомъ, кто на стул…

И по Канцеляріямъ долго дивились: ?отъ чего Ивану Богдановичу не удалось въ Свтлое Воскресеніе поздравить своихъ Начальниковъ съ праздникомъ?

V ИГОША

Я сидлъ съ нянюшкой въ дтской; на полу разостланъ былъ коверъ, на ковр игрушки, а между игрушками я; вдругъ дверь отворилась, а никто не взошелъ. Я посмотрлъ, подождалъ, — все нтъ никого. „Нянюшка! нянюшка! ?кто дверь отворилъ?” —

— Безрукій, безпогій дверь отворилъ, дитятко! — Вотъ безрукій, безногій запалъ мн на мысль.

„?Что за безрукій безногій такой, нянюшка?”

— Ну да такъ, — извстно что —, отвчала нянюшка, — безрукій, безногій. — Мало мн было нянюшкиныхъ словъ и я бывало какъ дверь ли, окно ли отворится — тотчасъ забгу посмотрть: не тутъ ли безрукій — и, какъ онъ ни увертливъ, врно бы мн попался, если бы въ то время батюшка не возвратился изъ города и не привезъ съ собою новыхъ игрушекъ, которыя заставили меня на время позабыть о безрукомъ.

Радость! веселье! прыгаю! любуюсь игрушками! а нянюшка ставитъ да ставитъ рядкомъ ихъ на столъ, покрытомъ салфеткою, приговаривая: „Не ломай, не разбей, по маленьку играй, дитятко. ”Между тмъ зазвонили къ обду.

Я прибжалъ въ столовую, когда батюшка разсказывалъ отъ чего онъ такъ долго не возвращался. „Все постромки лопались,” говорилъ онъ „а не постромки такъ кучеръ то и дло что кнутъ свой теряетъ; а не то пристяжная ногу зашибетъ, бда да и только! хоть стань на дорог; ужъ въ самомъ дл я подумалъ, ?не отъ Игоши ли?”

— ?Отъ какого Игоши? — спросила его маменька. „Да вотъ послушай, — на завражк я остановился лошадей покормить; прозябъ я и вошелъ въ избу погрться; въ изб за столомъ сидятъ трое извощиковъ, а на стол лежатъ четыре ложки; вотъ они хлбъ ли ржутъ, лишній ломоть къ ложк подожатъ; пирога ли попросятъ, лишній кусокъ отрушатъ…

„?Кому ето вы, врно товарищу оставляете, добрые молодцы?” спросилъ я.

— Товарищу не товарищу —, отвчали они, — а такому молодцу, которой обидъ не любитъ. —

„?Да что же онъ такое? ”спросилъ я.

— Да Игоша, баринъ —

Что за Игоша, вотъ я ихъ и ну допрашивать.

— А вотъ послушайте баринъ —, отвчалъ мн одинъ изъ нихъ, — лтось у земляка-то родился сынокъ, такой хворенькой Богъ съ нимъ, безъ ручекъ, безъ ножекъ, въ чемъ душа; не успли за попомъ сходить, какъ онъ и духъ изпустилъ; до обда не дожилъ. Вотъ длать нчего, поплакали, погорвали, да и предали младенца земл. — Только съ той поры все у насъ стало не по прежнему… впрочемъ Игоша, баринъ, малый добрый: нашихъ лошадей бережетъ, гривы имъ заплетаетъ, къ попу подъ благословенье подходитъ; — но если же ему лишней ложки за столомъ не положишь, или попъ лишняго благословенья при отпуск въ церкв не дастъ, то Игоша и пойдетъ кутить: то у попадьи квашню опрокинетъ, или изъ горшка горохъ повыбросаетъ; а у насъ или у лошадей подкову сломаетъ, или у колокольчика языкъ вырветъ, — мало ли что бываетъ —

„И! да я вижу Игоша-то проказникъ у васъ, сказалъ я — отдайте ка его мн и если онъ хорошо мн послужитъ, то у меня ему славное житье будетъ, я ему пожалуй и харчевыя назначу.

„Между тмъ лошади отдохнули, я отогрлся, слъ въ бричку, покатился: не отъхали версты — шлея соскочила, потомъ постромки оборвались, а наконецъ ось пополамъ, — цлыхъ два часа по напрасну потеряли. Въ самомъ дл подумаешь что Игоша ко мн привязался. ”