Пестрыя сказки [старая орфография]

Такъ говорилъ Батюшка; я не пропустилъ ни одного слова. — Въ раздумьи пошелъ я въ свою комнату, слъ на полу, но игрушки меня не занимали, — у меня въ голов все вертлся Игоша да Игоша. Вотъ я смотрю —, няня на ту минуту вышла, — вдругъ дверь отворилась; я по своему обыкновенію хотлъ было вскочить, но невольно прислъ, когда увидлъ что ко мн въ комнату вошелъ припрыгивая маленькій человчикъ въ крестьянской рубашк, подстриженный въ кружокъ; глаза у него горли какъ угольки и голова на шейк у него безпрестанно вертлась; съ самаго перваго взгляда, я замтилъ въ немъ что-то странное, посмотрлъ на него пристальне и увидлъ что у бдняжки не было ни рукъ ни ногъ а прыгалъ онъ всмъ туловищемъ. Смотрю, маленькій человчикъ прямо къ столу, гд у меня стояли рядкомъ игрушки, вцпился зубами въ салфетку и потянулъ ее какъ собаченка; посыпались мои игрушки: и фарфоровая моська въ дребезги, барабанъ у барабанщика выскочилъ, у колясочки слетли колеса, — я взвылъ и закричалъ благимъ матомъ: „что ты за негодный мальчишка! — зачемъ ты сронилъ мои игрушки едакой злыдень! да что еще мн отъ нянюшки достанется! говори — ?за чмъ ты сронилъ игрушки? "

— А вотъ зачемъ —, отвчалъ онъ тоненькимъ голоскомъ, — за тмъ —, прибавилъ онъ густымъ басомъ, — что твой батюшка всему дому валежки сшилъ, а мн маленькому —, заговорилъ онъ снова тоненькимъ голоскомъ —, ни одного не сшилъ, а теперь мн маленькому холодно, на двор морозъ, гололедица, пальцы костенютъ. —

„Ахъ жалкинький!” сказалъ я сначала, но потомъ одумавшись, да какіе пальцы, негодный, да у тебя и рукъ-то нтъ ?на что теб валежки?”

— А вотъ на что —, сказалъ онъ басомъ, — что ты вотъ видишь, твои игрушки въ дребезгахъ, такъ ты и скажи батюшк: „батюшка, батюшка Игоша игрушки ломаетъ, валежекъ проситъ, купи ему валежки.” —

Игоша не усплъ окончить какъ нянюшка вошла ко мн въ комнату; Игоша не простъ молодецъ, разомъ лыжи навострилъ; — а нянюшка на меня: „Ахъ ты проказникъ сударь! ?за чемъ изволилъ игрушки сронить? Вотъ ужо тебя маминька — "

— Нянюшка! не я уронилъ игрушки, право не я, ето Игоша —

„Какой Игоша сударь — еще изволишь выдумывать.”

— Безрукій, безногій — нянюшка. —

На крикъ прибжалъ батюшка, я ему разсказалъ все какъ было, онъ расхохотался —, изволь, дамъ теб валежки, отдай ихъ Игош — "

Такъ я и сдлалъ. Едва я остался одинъ какъ Игоша явился ко мн, только уже не въ рубашк, а въ полушубк. „Добрый ты мальчикъ,” сказалъ онъ мн тоненькимъ голоскомъ, — спасибо за валежки; посмотри-ка я изъ нихъ себ какой полушубокъ сшилъ, вишь какой славный!” — и Игоша сталъ повертываться со стороны на сторону и опять къ столу, на которомъ нянюшка поставила свой завтный чайникъ, очки, чашку безъ ручки, и два кусочка сахару, — и опять за салфетку и опять ну тянуть.

„Игоша! Игоша!” закричалъ я, погоди, не роняй — хорошо мн одинъ разъ прошло, а въ другой не поврятъ; скажи лучше, что теб надобно?”

— А вотъ что —, сказалъ онъ густымъ басомъ, — я твоему батюшк врой и правдой служу, не хуже другихъ слугъ ни чего не длаю, а имъ всмъ батюшка къ празднику сапоги пошилъ, а мн маленькому —, прибавилъ онъ тоненькимъ голоскомъ, — и сапожишковъ нтъ, на двор днемъ мокро, ночью морозно, ноги ознобишь… — и съ сими словами Игоша потянулъ за салфетку и полетли на полъ и завтный нянюшкинъ чайникъ, и очки выскочили изъ очешника, и чашка безъ ручки разшиблась, и кусочикъ сахарца укатился…

Вошла нянюшка, опять меня журить; я на Игошу, она на меня. „Батюшка, безногій сапоговъ проситъ” закричалъ я, когда вошелъ батюшка. — Нтъ шалунъ, сказалъ батюшка — разъ теб прошло въ другой разъ не пройдетъ; едакъ ты у меня всю посуду перебьешь; полно про Игошу-то толковать, становись-ка въ уголъ. —

„Не бось, не бось” шепталъ мн кто-то на ухо „я уже тебя не выдамъ.”

Въ слезахъ я побрелъ къ углу. Смотрю: тамъ стоитъ Игоша; только батюшка отвернется, а онъ меня головой толкъ да толкъ въ спину, и я очутюсь на ковр съ игрушками посредин комнаты; батюшка увидитъ, я опять въ уголъ; отворотится, а Игоша снова меня толкнетъ.

Батюшка разсердился. „?Такъ ты еще не слушаться? сказалъ онъ — „сей часъ въ уголъ и ни съ мста.”

— Батюшка, ето не я — ето Игоша толкается. —

„Что ты вздоръ мелешь, негодяй; стой тихо, а не то на, цлый день привяжу тебя къ стулу.”

Радъ бы я былъ стоять, по Игоша не давалъ мн покоя; то ущипнетъ меня, то оттолкнетъ, то сдлаетъ мн смшную рожу — я захохочу; Игоша для батюшки былъ невидимъ — и батюшка пуще разсердился.

„Постой” сказалъ онъ — „увидимъ какъ тебя Игоша будетъ отталкивать” — и съ сими словами привязалъ мн руки къ стулу.

А Игоша не дремлетъ: онъ ко мн и ну зубами тянуть за узлы; только батюшка отворотится, онъ петлю и вытянетъ; не прошло двухъ минутъ — и я снова очутился на ковр между игрушекъ, по средин комнаты.

Плохо бы мн было, если бы тогда не наступилъ уже вечеръ; за непослушаніе меня уложили въ постель ране обыкновеннаго, накрыли одяломъ и велди спать, общая что завтра сверхъ того меня запрутъ одного въ пустую комнату.