Пестрыя сказки [старая орфография]

Онъ поднялъ ее, овялъ гармоническими звуками Бетговена; свелъ на лице ея разноцвтныя краснорчивыя краски, разсыпанныя по созданіямъ Рафаеля и Анжело; устремилъ на нее магическій взоръ свой въ которомъ, какъ въ безконечномъ свод отражались вс вковыя явленія человческой мудрости; — и прахомъ разнеслись нечестивыя цпи иноземнаго чародйства вмст съ испареніями стараго чепчика; — и новое сердце затрепетало въ красавиц, высоко поднялася душистая грудь, и снова свжій Славянскій румянецъ вспыхнулъ на щекахъ ея; наконецъ Мудрецъ произнесъ нсколько таинственныхъ словъ на древнемъ Славянскомъ язык который иностранцы называютъ Санскритскимъ; благословилъ красавицу Поезіей Байрона, Державина и Пушкина; вдохнулъ ей искусство страдать и мыслить, и — продолжалъ путь свой.

И въ красавиц жизнь живетъ, мысль пылаетъ, чувство говоритъ; вся Природа улыбается ей радужными лучами; нтъ Китайскихъ жемчужинъ въ нити ея существованія, каждая блещетъ свтомъ мечты, любви и звуковъ…

И помнитъ красавица свое прежнее ничтожество; съ стыдомъ и горемъ помышляетъ о немъ, и гордится своею новою прелестію, гордится своимъ новымъ могуществомъ, гордится что понимаетъ свое высокое назначеніе.

Но злоди — которыхъ чародйская сила была поражена вдохновенною силою Индійскаго мудреца, не остались въ бездйствіи. Они замыслили новый способъ для погубленія Славянской красавицы.

Однажды красавица заснула; въ поетическихъ грзахъ ей являлись вс гармоническія виднія жизни: и причудливые хороводы мелодій въ безбрежной стран Еира; и живая кристаллизація человческихъ мыслей, на которыхъ радужно играло солнце поезіи съ каждою минутою все боле и боле яснющее; и пламенные, умоляющіе взоры юношей; и добродтель любви; и мощная сила таниственнаго соединенія душъъ. То жизнь представлялась ей тихими волнами океана которыя весело разскала ладья ея, при каждомъ шаг вспыхивая игривымъ фосфорическимъ свтомъ; то она видла себя объ-руку съ прекраснымъ юношею, котораго, казалось, она давно уже знала; гд-то въ незапамятное время, какъ будто еще до ея рожденія, они были вмст въ какомъ-то таинственномъ храм безъ сводовъ, безъ столповъ, безъ всякаго наружнаго образа; вмст внимали какому-то торжественному благословенію; вмст преклоняли колна предъ невидимымъ алтаремъ Любви и Поезіи; ихъ голоса, взоры, чувства, мысли сливались въ одно существо; каждое жило жизнію другаго, и гордые своей двойною гармоническою силою, они смялись надъ пустыней могилы, ибо за нею не находили предловъ бытію любви человческой…

Громкій хохотъ пробудилъ красавицу, — она проснулась, — какое-то существо, носившее человческій образъ, было предъ нею; въ мечтахъ еще неулетвшаго сновиднія ей кажется что ето прекрасный юноша который являлся ея воображенію, протягиваетъ руки — и отступаетъ съ ужасомъ.

Предъ нею находилося существо которое назвать человкомъ было бы преступление; брюшныя полости поглощали весь составъ его; раздавленная голова качалась безпрестанно какъ-бы въ знакъ согласія; толстый языкъ шевелился между отвисшими губами не произнося ни единаго слова; деревянная душа сквозилась въ отверстія занимавшія мсто глазъ и на узкомъ лб его насмшливая рука написала: Кивакель.

Красавица долго не врила глазамъ своимъ, не врила чтобы до такой степени могъ быть униженъ образъ человческій… Но она вспомнила о своемъ прежнпемъ состояніи; вспомнила вс терзанія ею понесенныя; подумала что черезъ нихъ перешло и существо предъ нею находившееся; въ ея сердц родилось сожаленіе о бдномъ Кивакел и она безропотно покорилась судьб своей; гордая искусствомъ любви и страданія, которое передалъ ей Мудрецъ Востока, она поклялась посвятить жизнь на то чтобы возвысить, возродить грубое униженное существо доставшееся на ея долю, и тмъ исполнить высокое предназначеніе женщины въ етомъ мір.

Сначала ся старанія были тщетны: что она ни длала, что ни говорила — Кивакель кивалъ головою въ знакъ согласія — и только: ничто не достигало до деревянной души его. Посл долгихъ усилій красавиц удалось какъ-то, механически скрепить его шаткую голову — ?но что же вышло? она не кивала боле, но осталась совсмъ неподвижною какъ и все тло. Здсь началась новая, долгая работа: красавиц удалось и въ другой разъ придать тяжелому туловищу Кивакела какое-то исскусственное движеніе.

Достигши до етого, красавица начала размышлять какъ бы пробудить какое нибудь чувство въ своемъ товарищ: она долго старалась раздразнить въ немъ потребность наслажденія, разлитую Природой по всмъ тварямъ; представляла ему вс возможные предметы, которые только могутъ разшевелить воображеніе животнаго; — по Кивакель уже гордый своими успхами, самъ избралъ себ наслажденіе: толстыми губами стиснулъ янтарный мундштукъ и облака табачнаго дыму сдлались его единственнымъ, непрерывнымъ, поетическимъ наслажденіемъ.