И въ самомъ дл такъ было. Когда молодой человкъ занимался своей куклой, когда одвалъ, раздвалъ ее, когда цловалъ ея ножки — кукла была смирна и добра, хотя и ничего не говорила; но если онъ забудетъ перемнить ея шляпку, если задумается, если отведетъ отъ нея глаза, — кукла такъ начнетъ стучать о свой хрустальный колпакъ, что хоть вонъ бги. — Наконецъ не стало ему терпнья: возметъ ли онъ, книгу, сядетъ ли обдать, ляжетъ ли на диванъ отдохнуть, — кукла стучитъ и кричитъ, какъ живая, и не даетъ ему покоя ни днемъ ни ночью; — и стала его жизнь — не жизнь но адъ. Вотъ молодой человкъ разсердился: несчастный не зналъ страданій, которыя вынесла бдная красавица, не зналъ какъ крпко она держалась за врожденное ей Природою сердце, съ какою болью отдала его своимъ мучителямъ, или учителямъ — и однажды, съ просонья, — онъ выкинулъ куклу за окошко; за ето вс проходящіе его осуждали; однако же куклы ни кто не поднялъ.
?А кто всему виною? сперва басурманы, которые портятъ нашихъ красавицъ, а потомъ маменьки, которыя не умютъ считать дальше десяти. Вотъ вамъ и нравоученіе.
VIII
ТА-ЖЕ СКАЗКА ТОЛЬКО НА ИЗВОРОТЪ
Мн все кажется, что я предъ ящикомъ съ куклами; гляжу какъ движутся передо мною человчки и лошадки; часто спрашиваю себя, не обманъ ли ето оптической; играю съ ними, или, лучше сказать, мною играютъ, какъ куклою; иногда забывшись схвачу сосда за деревянную руку и тутъ опомнюсь съ ужасомъ.
Хорошо вамъ, моя любезная, пишущая, отчасти читающая и отчасти думающая братія! хорошо вамъ на высокихъ чердакахъ вашихъ, въ тсныхъ кабинетахъ между покорными книгами и молчаливой бумагой! Изъ слуховаго окошка, а иногда —, извините, — и изъ передней вы смотрите въ гостиную; изъ нея доходитъ до васъ невнятный говоръ, шарканье, фраки, лорнеты, поклоны, люстры — и только; ?за что жь вы такъ сердитесь на гостиныя? смшно слушать! — вы —, опять извините за сравненіе, право не я виноватъ въ немъ, — вы вмст съ лакемъ сердитесь зачемъ баринъ здитъ четвернею въ покойной карет, зачемъ онъ просиживаетъ на бал до четырехъ часовъ утра, зачемъ изъ бронзы вылитая Стразбуржская колокольня считаетъ передъ нимъ время, зачемъ Рафаель и Корреджіо висятъ передъ нимъ въ золотыхъ рамахъ, зачемъ онъ говоритъ другому вжливости, которымъ никто не вритъ; — ?разв въ томъ дло? ?Господи, Боже мой! Когда выйдутъ изъ обыкновенія пошлыя нжности и приторныя мудрованія о простомъ, искреннемъ, откровенномъ семейственномъ круг, гд къ долгу человечества причисляется: вставать въ 7 часовъ, обдать въ 2 1/2 и ложиться спать въ 10? еще разъ скажу: ?разв въ томъ дло? ?Что можетъ быть отвратительне невжества, когда оно начинаетъ вамъ поврять тайны своей нелпости? ?когда оно обнажаетъ предъ вами все свое безобразіе, всю низость души своей? — ?Что можетъ быть несносне какъ видть человка, котораго приличіе не заставляетъ скрывать свою щепетильную злость противъ всего священнаго на свт; который не стыдится ни своей глупости ни своихъ безчестныхъ разчетовъ, словомъ который откровенно глупъ, откровенно золъ, откровенно подлъ и проч. и проч? ?Зачемъ нападаете вы на то состояніе общества, которое заставляетъ глупость быть благоразумною, невжество — стыдливымъ, грубое нахальство — скромнымъ, спсивую гордость — вжливою? которое многолюдному собранію придаетъ всю прелесть пустыни, въ которой спокойно и безсмысленно журчатъ волны ручья, не обижая души ни рзко нелною мыслію, ни низко униженнымъ чувствомъ? Подумайте хорошенько: ?вс ети вещи, заклейменныя названіемъ
Нтъ, Господа, вы не знаете общества! вы не знаете его важной части — гостиныхъ! вы не знаете ихъ зла и добра, ихъ Озириса и Тифона. И отъ того: ?достигаютъ ли ваши епиграммы своей цли? Если бы вы посмотрли какъ смются въ гостиныхъ смотря мимоходомъ на ваши сраженія съ какимъ-то фантомомъ! смотря какъ вы плачете, вы негодуете, до истощенія издваетесь надъ чемъ-то несуществующимъ! О! если бы вы положили руку на истинную рану гостиныхъ, — не холодный бы смхъ васъ встртилъ; вы бы грустно замолкли, или бы отъ мраморныхъ стнъ понесся плачъ и скрежетъ зубовъ!