Пьесы

В а с и л и й. Насчет суда интересуюсь. Кто тут судья-то из вас? Ты, что ли?

Ф и р с о в. Не до суда мне. Огурцы вянут… (Собрав мешки, тащит к машине.)

В а с и л и й. Вы уж ведите к концу, коль затеяли эту волынку. Нам надо знать, как судьба решится в теперешнем случае.

И р и н а  П а в л о в н а. Сейчас не время, Степан. Я, кажется, и сама выступаю свидетелем… по делу одного близкого… друга. Ведь так?

С л е д о в а т е л ь. Точно так. И вашему другу, по всей вероятности, маячит дальняя дорога, казенный дом.

Б а ш к и н. Уж я постараюсь.

В а с и л и й. Не время, значит. А когда займетесь? Не век же болтаться тут в неопределенности.

С л е д о в а т е л ь. А вы не болтайтесь. Занимайтесь своими делами.

В а с и л и й. Что получится, если каждый своими делами займется? Ничего путного не получится. (Рявкнул.) Да не мотайте мне жилы! Суд будет или нет?

С л е д о в а т е л ь. Суда не будет. Ввиду отсутствия преступления.

Внизу  Е г о р  и  А н и с ь я.

Е г о р (анализируя партию). Ничья… ловко увернулся от мата. (Взросло и деловито.) Ладно, мам, собирай меня в дорогу.

А н и с ь я (испуганно). Куда ты, Егорушка?

Е г о р. Лечиться поеду. Мне в этой жизни не только руки, ноги тоже нужны… чтоб стоять на земле, как солдаты под Сталинградом. (Подъехал к подсолнуху, огладил его тонкую шершавую шейку.) А подсолнух пускай растет. Не прогляди мой подсолнух! Слышишь, мам!

А н и с ь я. Слышу, Егорушка, слышу…

З а н а в е с

1974

Песня Сольвейг

ДРАМАТИЧЕСКАЯ ПОЭМА В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ С ПРОЛОГОМ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

МАША КОРИКОВА учительница.

МАТВЕЙ охотник.

ЕФИМ (ШАМАН) брат его старший.

ГРИГОРИЙ САЛИНДЕР пастух.

АНФИСА его жена.

ПЕТР РОЧЕВ (ЗЫРЯН) бригадир.

МАТВЕЙ

ЕФИМ в старости.

КАТЕРИНА.

МУЖ.

ЯДНЕ.

ЖИТЕЛИ СТОЙБИЩА.

ТРИДЦАТЫЕ ГОДЫ. СЕВЕР ЗАПАДНОЙ СИБИРИ — В ВОСПОМИНАНИЯХ ДВУХ ПОЖИЛЫХ БРАТЬЕВ.

ПРОЛОГ

У костра  д в а  с т а р и к а. Один маленький, шустрый, на шапке — бубенчики. Другой крупный, медлительный, грустный. Оба по очереди курят одну трубку. Молчат… Задумчиво молчат и себя пережившие горы. Они все на свете видели. И боль и радость отражались в них эхом. А горы молчали. И старились. Иногда, точно скупые слезы, роняли они вниз камни. Камни, случалось, падали на чьи-то головы. А горы молча скорбели о тех, кого придавили обвалом. Но, может, и ни о ком… просто так скорбели… философически.

Гаснет костер, погасла трубка. Крупный старик, М а т в е й, медленно, со всхлипом «раскачивает» ее.

М а т в е й. Не горит… погасла.

Маленький старик зажигает спичку, дает прикурить.

Спасибо, Ефим.

Е ф и м (наблюдая за догорающей спичкой). Красивая была спичка, белая, с золотой головкой. Головка росла, росла и лопнула. Почернела спичка.

М а т в е й. И мы почернеем, когда погаснет наш костер. Не пора ли копать могилу?

Е ф и м. Лучше остаться наверху. По обычаю наших предков. Зачем прятаться в землю? Лягу, когда позовет смерть, вытяну руки и, мертвый, буду смотреть на звезды, на зимние сполохи.

М а т в е й. Человек должен лежать под землей, растить деревья и травы. Он и мертвый должен трудиться, чтобы отблагодарить землю, родителей за дарованную ему жизнь.

Е ф и м. Мне не за что благодарить своих родителей. Они сотворили меня без моего согласия. Дай трубку. Теперь мой черед.

М а т в е й. Тебя мать родила. И когда ты был в ее чреве, ты просился на волю. Девять месяцев стучал головой, руками, ногами.

Е ф и м (энергично затряс головой). Не девять, Матвейка, — шестьдесят лет. У человека нет воли, не-ет! Живет он и до последнего часа болтает о воле, так и не изведав ее. Вот ты волен?

М а т в е й. Я?! (Подумав.) Да, я волен.

Е ф и м. Вре-ешь, не волен! Потому что убить меня хочешь. И помереть со мной рядом. Но, и оставшись жить, ты не освободишься от меня, мертвого. Я — тынзян на твоей шее.

М а т в е й. Ты волк, попавший в капкан. Ты всегда был волком.

Е ф и м (не без гордости). Был. И остался. Такая жизнь. Ну, копай мне последнее жилище. Земля стылая — долго провозишься.