Пьесы

Ш а м а н. Меня не надо просить. Я брат твой старший, заботливый брат. И я принес их в жертву.

М а т в е й. Ты просто жулик. Хитрый и ловкий жулик.

Ш а м а н. Ружье у тебя тоже мое. Оставишь его в моем чуме. Или погонишь оленей. Тогда я дам тебе две упряжки и второе ружье. Дам собак, дам зарядов. Спирту дам, сколько хочешь. Но к этой агитатке ты больше не пойдешь.

М а т в е й. Я мужчина. И я сам знаю, куда и к кому мне ходить. (Оттолкнув Шамана, идет в школу.)

Ш а м а н. Ты пожалеешь об этом, Матвейка. Со мной нельзя ссориться. Ты пожалеешь.

М а т в е й  захлопнул за собой дверь.

Время смут, время раздоров. (С болью.) Я хочу мира на земле! Я хочу мира… Но как поселить покой в души людей? (Вскидывает руки, падает на колени.)

С т а р и к и  у костра.

Е ф и м. Все началось с этой девчонки. Пришла она — ушел покой. Навсегда ушел из нашего стойбища.

М а т в е й (нежно). А ведь она маленькая была. Юркая, как белочка.

Е ф и м. Агитатка.

М а т в е й. Я называл ее белочкой.

Е ф и м. Ты при ней становился похож на тайменя, изливающего свои молоки.

М а т в е й. Рядом с ней все время было то холодно, то жарко. А в лесу я видел ее перед своими глазами. Иду, бывало, с охоты, все возле школы пройти норовлю. Выскочит Маша на крылечко, руку протянет. У-узенькая такая ладошка, с ножны охотничьего ножа. В руки взять ее боязно, не то что пожать. Осмеливаюсь, беру. А сам глаза отвожу в сторону.

Е ф и м. Таймень в пору икромета.

У школы  М а ш а.  М а т в е й  возвращается из лесу с мешком орехов.

М а ш а. Ань торово, Матвей! Нынче много орехов, правда?

М а т в е й. Да, много. Орехов много.

М а ш а. Ты насобирал уже пять мешков.

М а т в е й. Это тебе. (Ставит свой мешок.) Все белки любят орехи.

М а ш а (с притворной строгостью). Почему ты зовешь меня белкой?

М а т в е й. Потому что зову. (Помедлив.) Потому что ты маленькая и пушистая. Все белки любят орехи.

М а ш а (смеется). Все белки любят орехи. Неужели я и вправду похожа на белку? Нет, правда, похожа?

М а т в е й. Чистая правда.

М а ш а. Ты превосходно говоришь по-русски. А я уже нормально по-вашему говорю? Хой ниня пирця пя вадедесава. Понятно?

М а т в е й. На холме растет высокое дерево. Понятно.

М а ш а. Матвей Нянданя нюдако нганоханмингаха. На маленькой лодке плывут Матвей и его брат. Правильно?

М а т в е й (насупившись). Неправильно. Мы с братом плывем на разных лодках. Ты быстро освоила наш язык. И все же, когда будешь говорить с детьми, зови меня, а не Ефима.

М а ш а. Договорились. Но почему ты все время пугаешь меня Ефимом? Он совсем не такой уж страшный. Временами мне даже жалко его.

М а т в е й. А мне тебя жалко. Ты ничего не понимаешь.

М а ш а. Ты невежлив со мной, Матвей. Я учительница. (Смеется.) Какой ужас! Завтра начнутся занятия. Представляешь? Уже завтра! Бо-оююсь!

М а т в е й. А Ефим не боится. Он никогда и ничего не боится. Но учит, и его слушают. Но с тех пор как появилась здесь ты, слушают меньше.

М а ш а. Настанет день — и совсем перестанут слушать. (Тихо, смущенно.) Матвей, ты говоришь со мной… и никогда в глаза мне не смотришь. Почему?

М а т в е й. Потому что потом… в лесу… из-за каждого куста много твоих глаз. И все смеются.

М а ш а (тихо). Как интересно. (Теперь и она отводит глаза.) Матвей, а что говорят люди о том, что я плавала в Лурьян?

М а т в е й. Хорошо говорят. Ты привезла много муки, чаю, ружей, зарядов. И мне ружье привезла. (Усмехнулся.) Ефим снял с обруча еще один бубенчик.

М а ш а. О, скоро он останется совсем без бубенчиков. Он, как и все люди нашего стойбища, будет охотиться или пасти колхозных оленей.

М а т в е й. У него есть свои.

М а ш а. Они станут колхозными. Это хорошо, что ты не угнал их к морю.

М а т в е й. Могут угнать другие.

М а ш а. А мы не дадим. Что, в самом деле! Вокруг колхозы, вокруг социализм, а тут какая-то допотопная частная собственность! Шаг назад, понимаешь! Мы вперед должны двигаться! Песню такую знаешь? «Наш паровоз, вперед лети! В коммуне остановка…»

М а т в е й. Веселая песня. Но та лучше.

М а ш а. Та, это которая?

М а т в е й (насвистав). Вот эта.

М а ш а. А, да, чудесная. Я тоже от нее без ума. (Напела «Песню Сольвейг».)

М а т в е й (указывая на холщовый рулончик в ее руках). Что это?

М а ш а. Это? Да так, чепуха. Что-то вроде пейзажа… ну, картины, понимаешь? Точнее, картинки. (Смеется.) Видишь, какая я несерьезная? Завтра занятия, а я рисую. Вместо того чтоб готовиться к ним.

М а т в е й (рассматривая пейзаж). Я тоже так умею.

М а ш а. Правда? Ну покажи.

М а т в е й. Только я рисую на снегу, на бересте. Снег растаял. Береста сгорела. Как же я тебе покажу?