Е г о р. Я про ушибы не поминаю. Вот им с отцом на войне не так доставалось…
В а с и л и й. Когда на войне — одно. Там солдаты. А тут парнишка беспомощный… совсем бессильный парнишка.
Е г о р. Я бессильный?! Я?
В а с и л и й. Ну, где мне? Годы не те.
В а л е р а. Ловко срезал!
В а с и л и й. Полная капитуляция! Мириться-то будем?
Е г о р. Я с тобой не ссорился.
В а с и л и й. Ссорился, парень. Только ведь ссориться-то надо по уму. А мы? Бож-же ты мой! Из-за кого же мы пуговицы рвем на рубахе?
А н и с ь я. Все из-за печки началось… из-за огня.
Е г о р. Без огня люди жить не могут. А ты у Валеры печь развалил. Ирина Павловна для него тратилась.
В а л е р а. Не для меня, Егор. Мать замуж выходит… хочет красиво от меня избавиться. Чтоб не мешал в медовый месяц.
В а с и л и й. Печь-то, ежели хочешь, снова складу.
В а л е р а
Е г о р
В а л е р а
Е г о р. Пускай привыкают друг к другу: молодожены!
В а л е р а. Свадебное поветрие! Сначала мутер, теперь твои.
Е г о р. Долго тянется наша партия!
В а л е р а. Надоело — можем прекратить.
Е г о р. Доиграем. Я шахматы люблю. Каждой фигуре историю выдумываю. Когда скучно — беседую с ними, как с живыми людьми. Вы, говорю, и в жизни позиций своих не сдавайте, если считаете их правильными. На доске мои фигурки дерутся не за страх, а за совесть.
В а л е р а. Придумал бы мне… какую-нибудь историю позабавней. Да чтоб сбылась.
Е г о р. Игра — одно, жизнь — совсем, совсем другое! Я про Ирину Павловну такого насочинял! Все неправда.
В а л е р а. Может, и не все. В крайности-то не бросайся.
Е г о р. Красивая она.
В а л е р а. Этого не отнимешь. Видел бы ты ее в молодости! Да и сейчас она ничего еще.
Е г о р. Умная. Обо всех заботится.
В а л е р а. И это отчасти верно. Тебя вот в санаторий отправить хочет, меня — на дачу, а тетку Анисью — на скамью подсудимых. Все в наших интересах.
Е г о р. Не любишь ее?
В а л е р а. Я ей просто не нужен. И никому здесь не нужен. Потому и ушел с «химии», чтоб срок продлили.
Е г о р. Значит, «химия» — это тюрьма?
В а л е р а. Условно. Ходишь без конвоя, а чувствуешь, что гнетет. Гнетет постоянно.
Е г о р. А когда под конвоем… жутко?
В а л е р а. Со временем привыкаешь. Скомандуют — налево, думаешь, так и надо. Направо — им видней. Исполняй команды, работай. Есть постель, есть одежда. Даже охрана есть — никто не украдет.
С в е т а. Я бы хотела, чтоб меня украли.
В а л е р а. Для этого надо иметь… некоторую ценность.
С в е т а. Неужели я совсем-совсем ничего не стою?
В а л е р а. Я не оценщик… из комиссионки. Твой ход, Егор.
Е г о р
В а л е р а. Спасибо, Егор. Я сразу понял, что ты че-ло-век!
Е г о р. А ты еще мальчик, Валера. Во-от такусенький мальчик. Поскучайте тут со Светой. Мне нужно отлучиться.
В а л е р а
С в е т а
В а л е р а. Выходит, во всем виноват я… и нет искупления! Что ж, мне теперь до смерти каяться? Разве мало трех лет лишения свободы… за одну пьяную — и то другим — совершенную глупость? Зачем вы душу-то мне царапаете? И ты и мать… Что вам нужно? Чтоб я исчез? Так исчезну. Это в тысячу раз легче, чем выслушивать ваши дурацкие откровения!
С в е т а. Валерик, ты убежал? Скажи честно.
Убежал… Зачем? Оставался всего лишь день. Один день, а потом — свобода…
В а л е р а. А если я не хочу свободы? Если мне нечего среди вас делать? Вы все устроены, сыты… омерзительно сыты, как пиявки, насосавшиеся чужой крови. А я зэк, я серый! Мне братья — брянские волки!
С в е т а. Не надо, Валера. Это я уже видела в каком-то старом-старом фильме. Давай поговорим спокойно. Ты не прочел ни одного моего письма. И теперь не спросишь, чем я жила эти три года, о ком… или о чем думала.
В а л е р а. Ни к чему. Все ясней ясного.
С в е т а. Ну врешь ты, врешь! Ведь любишь меня!