Пьесы

Пуланжи. А как она добьется, чтобы король ее принял?

Роберт(подозрительно смотрит вверх, в поисках ореола у себя над головой). Не знаю. Как она добилась, чтобы я ее принял? Если дофин ухитрится ее отшить, ну, значит, он далеко не такой растяпа, каким я его считал. (Встает.) Я пошлю ее в Шинон. И пусть она скажет, что я ее послал. А дальше что бог даст. Я больше ничего не могу сделать.

Жанна. А латы? Можно мне надеть латы, капитан?

Роберт. Надевай что хочешь. Я умываю руки.

Жанна(не помня себя от радости). Идем, Полли! Скорее! (Выбегает.)

Роберт(пожимая руку де Пуланжи). Прощайте, Полли. Я взял на себя большой риск. Не всякий бы решился. Но вы правы: в этой девушке что-то есть.

Пуланжи. Да. В ней что-то есть. Прощайте. (Уходит.)

Роберт стоит неподвижно, почесывая затылок. Его все еще терзают сомнения, не свалял ли он дурака, позволив помешанной девчонке, к тому же низкого происхождения, обвести себя вокруг пальца. Наконец он медленно возвращается к столу.

Вбегает эконом с корзинкой в руках.

Эконом. Сир! Сир!

Роберт. Ну что еще?

Эконом. Сир! Куры несутся как сумасшедшие^{84}! Пять дюжин яиц!

Роберт(вздрагивает и застывает на месте; крестится, шепчет побелевшими губами). Господи помилуй! (Вслух, упавшим голосом.) Воистину она послана богом!

Картина 2

Шинон в Турени. Часть тронного зала в королевском замке, отделенная занавесом от остального помещения и служащая приемной. Архиепископ Реймский и монсеньер де Ла Тремуй^{85}, советник и шамбеллан короля, поджидают выхода дофина. Архиепископ — упитанный человек лет пятидесяти; это типичный политик, и в его внешности нет ничего от духовного звания, кроме важной осанки. Ла Тремуй держится с предельным высокомерием, надутый, толстый — настоящий винный бурдюк… Направо от них дверь в стене. Действие происходит под вечер, 8 марта 1429 года. Архиепископ стоит спокойно, сохраняя достоинство. Ла Тремуй, слева от него, ходит взад и вперед в крайнем раздражении.

Ла Тремуй. О чем он думает, этот дофин? Столько времени заставляет нас ждать! Не знаю, как у вас хватает терпения стоять словно каменный идол!

Архиепископ. Я, видите ли, архиепископ. А всякому архиепископу весьма часто приходится изображать собой нечто вроде идола. Во всяком случае, нам уже в привычку стоять неподвижно и молча терпеть глупые речи. Кроме того, мой дорогой шамбеллан, это королевское право дофина — заставлять себя ждать.

Ла Тремуй. Черт бы его побрал, этого дофина! Простите меня, монсеньер, за то, что я оскорбляю ваш слух такими словами! Но знаете, сколько он мне должен?

Архиепископ. Не сомневаюсь, что больше, чем мне, ибо вы гораздо богаче меня. Надо полагать, он вытянул у вас все, что вы могли дать. Со мною он именно так поступил.

Ла Тремуй. Двадцать семь тысяч в последний раз с меня сорвал. Двадцать семь тысяч!

Архиепископ. Куда все это идет? Одевается он в такое старье — я бы деревенскому попу постыдился на бедность подарить!

Ла Тремуй. А на обед ест цыпленка да ломтик баранины. Занял у меня все до последнего гроша — и даже не видать, куда это девалось!

В дверях появляется паж.

Наконец-то!

Паж. Нет, монсеньер. Это еще не его величество. Господин де Рэ прибыл ко двору.

Ла Тремуй. Синяя Борода! Чего ради докладывать об этом молокососе?

Паж. С ним капитан Ла Гир. Там у них, кажется, что-то случилось.