Г у с к а. Ничего подобного! Вы из Киева, а ничего не знаете. В подвал, между прочим, засунули Брюса. Мне даже об этом снилось. Потому и спать не могу. Мне даже захворать теперь нельзя, ибо больной я брежу и могу все секретное высказать, а он подслушает, услышит, а?..
— Ой горюшко! Ой! Ой! Разбилось зеркало!
Г у с к а
С е к л е т е я С е м е н о в н а. То! Большое! Что на чердаке спрятали. Трюмо!
Х р и с т е н ь к а
— Ой, как же теперь без зеркала?
— Ой будет, ой!
— Ой, где же мы теперь себя увидим?
— Перед тем, как идти куда-нибудь, ой!
— А если прийти, ой?
— Ведь только в зеркале и жизнь была, ой!
Г у с к а. А… может, это тебе приснилось?
С е к л е т е я С е м е н о в н а. Ой, наоборот! Мне приснилось, что оно целое, а полезла посмотреть — разбито. Упало на серебряный самовар и разбилось.
Г у с к а. Вот что наделала революция и большевизм, а? Разбилось самое лучшее зеркало. Трюмо, между прочим! Разбиты наши собственные отражения, то есть наши идеалы-с, ибо где я теперь увижу себя в лучшем виде, где? А Маргаритка хрюкает! Когда же этому конец будет?
К о н д р а т е н к о. Выкрикнули — городовой!
Г у с к а. Ужас! А хотел сказать: «Боже мой!»… А какая жизнь была! Какая жизнь! На каждом углу стоял городовой, и золотая тишина. А нынче вместо них лозунги, плакаты, от которых хочется плакать и плакать…
— Возвращается. С бомбой!
Г у с к а
И в д я. Еще нет. Но сейчас будет. Подошел ко мне и спрашивает, где тут можно раздобыть чаю? Где самовар? А сам как затрясется, да как щелкнет зубами! Глянула, а в руках-то у него что-то круглое и железное. Бомба!
Г у с к а. Я ведь мышка, серенькая мышка. А жизнь — кот… Четыре кота по углам. Когда же придет амнистия? Куда мне спрятаться?
К о н д р а т е н к о. Я сам убежал из Киева. Ой, что я сказал?
Г у с к а. Вы сказали, что убежали из Киева.
К о н д р а т е н к о. Ничего подобного! Наоборот! Я хотел сказать наоборот. Потому что придется, вероятно, сделать наоборот, но…
Г у с к а
К о н д р а т е н к о. Так давайте завтра же утром отправимся на лодке в плавни, будто за рыбой. Я там уже был и приглядел одно местечко. Представьте себе — тихий необитаемый остров. С одной стороны вербы, с другой — камыш, а посередине небо, бабочки, цветы. Я назвал его блаженным островом…
Г у с к а. И ни души?
К о н д р а т е н к о. Ни полдуши! Идеальная, золотая, неслыханная тишина и благодать, как…
И в д я
С е к л е т е я С е м е н о в н а. Пресвятая богородица!
К о н д р а т е н к о
А х т и с е н ь к а
— И меня!
— Меня и!
— Не те, а ме!
— Ме!
— Ня!
С е к л е т е я С е м е н о в н а. И меня, Саввасик и Пьер!
Г у с к а
С е к л е т е я С е м е н о в н а. Я думаю, Ивденьку можно будет оставить, Саввасик. Она присмотрит, и крестьянка она.
И в д я. Ой не смогу, воздуховная! Страхи на ура, как блохи, поднимают. Уж и меня возьмите, голубь иорданский. Уж какая ни есть тишина, а нужно будет дослышать… А я такая, что как к земле ухом припаду, так за сорок верст слышу…
С е к л е т е я С е м е н о в н а. Тогда можно будет куму Агафью Филипповну попросить, чтобы она постерегла и за Маргариткой присмотрела — еще лучше! Ведь у нее мандат, то есть у Исая Африкановича, ее мужа, что служит в совнархозе и поэтому избавлен от конфискаций и реквизиций. Недавно, между прочим, Кияшки ездили к тетке, так она стерегла с мандатом. Поедем, Саввасик, а?