Пьесы

Рядом за деревянной перегородкой живет безработная швейка  З и н к а. Она расчесывает косу. У ее дверей — г о с т и.

П е р в ы й  г о с т ь (читает надпись мелом на дверях). «По случаю пасхи визитеров не принимаю». (Пауза. С досадой.) Хе-хе! Оригинально!

В т о р о й  г о с т ь (ревнивым басом). Чего же вы остановились?

П е р в ы й  г о с т ь. А куда же мне теперь идти?

В т о р о й  г о с т ь. На пасху двери открыты у каждой хозяйки.

П е р в ы й  г о с т ь. В таком случае я пойду к вашей. Хорошо?

3

Зинка смеется. Г о с т и, ощерившись, расходятся.

Я пишу. Подо мной, в генеральской квартире, звонят куранты, будто из глубины веков: размеренно, печально, элегически. А еще ниже, в первом этаже, живет она. Как сейчас вижу: открытое окно, парусом вздувалась тюлевая занавеска. Под ней будто плывет освещенный угол комнаты; рояль, бюст Шевченко и цветы. Она разучивает «Патетическую сонату» Бетховена. Играет и повторяет вступление, полное звездного пафоса, глубокое и могучее grave. (Тогда я еще не знал ни названия, ни автора.)

4

Ко мне в дверь стучит Зинка.

З и н к а. Можно? (Входит.) Скажите, сосед, угадайте: если к девушке ходит вдоволь мужчин, а ей вдруг хочется от них бежать к мужчине же, — что это значит?

Я. Не знаю.

З и н к а. А когда все собираются разговляться, а ей хочется начать поститься, то вы тоже не знаете, что это значит?

Я. Тоже не скажу.

З и н к а. Неужели не знаете? И не угадаете? Да ну! Это же так понятно. Это значит, что пришла… Думаете, любовь? Пасхальная ночь. И только. А вы что подумали?

Я отрицательно качаю головой.

Пришла пасхальная ночь, а за ней мадам тоска в гости лезет Слушайте, сосед! Смотрите — голубое платье я надела девичье, косу по-скромному заплела, поститься начала, а вы такой бедный, одинокий, что и сегодня не разговеетесь. Так, может, пойдем вместе, а?..

Я (отрицательно качаю головой). Видите ли…

З и н к а. Ха-ха! В церковь, например. А вам подумалось?.. (Подмигнула.) Не бойтесь! Вы не оскоромитесь мною.

Я. Я и не боюсь. У меня, видите ли, нет времени. Я пишу письмо.

З и н к а. Вы пишете? Простите! Пишите! Я бы тоже написала письмо. Спокойной ночи! Нельзя ли у вас занять денег? Семь рублей? За квартиру, видите ли, требуют. Я отдам. Получу за свою (подмигнула) квартирку — и отдам. Нет? Ну пишите, пишите!

5

С первого этажа каменные ступени вниз, в темный, подвальный угол. Д в о е  сортируют литературу. В стороне  ж е н щ и н а  гладит белье. С потолка изредка, но методически и упорно звонко капает в ведро вода.

П о ж и л о й (откладывая листовки). На завод Вадона. Теперь портовым мастерским: брошюры «Когда кончится война» — одна, две, три, четыре, пять. (Капля — дзинь! Обернулся, посмотрел на потолок, на ведро — и опять.) Семь, восемь, девять, десять. (Капля — дзинь! Нахмурился.) Это у вас всегда так капает с потолка?

Ж е н щ и н а. Третий год. Еще как брали мужа на войну, началось. С того времени жду и считаю. Семьдесят раз капнет — я рубаху выстираю, десять раз — выглажу. А за целый день знаете сколько их накапает? Четыреста тридцать два на сто. Сколько это, по-вашему?

П о ж и л о й. Сорок три тысячи двести.

Ж е н щ и н а. Жду, считаю. Голова как решето. Вся жизнь как решето: все продолбили эти капли. Помню, начала считать, как вернулась с проводов. (Считает капли.) Одна, две. Провожала, спрашивал: ты же котельщик, Аврам, на заводе глухим стал от работы, а тебя берут. А он мне… Три. Потому-то нас и берут, что глухи и слепы мы еще. И ушел. Туман стоял, ворот было не видно. Я за ним: Аврам! Он не обернулся… Четыре. Когда же тебя теперь ждать? Не обернулся. У завода остановился. Добежала. Как раз тогда… пять… шестой час пошел, и заревели гудки. Никогда не плакал, а смотрю это я — слушает и плачет… Шесть. А скажите, какое самое большое число на свете?

П о ж и л о й. Как будто квадрильон.