Пьесы

З и н к а (пересилила себя). Ну что ж… Заходи, хозяин!

9

Почти на цыпочках подхожу к заповедным дверям. Останавливаюсь. Первая волна светлого allegro molto e con brio спадает. Она играет дальше — светлое раздумье мятежного духа, вечную песнь любви. Вдруг перестает.

О н а. А-а, мой таток, ощипанные усы, седой хохолок…

О т е ц (торжественно читает). «Учителя чистописания и рисования, украинца запорожской крови, Ивана Степановича Ступай-Степаненко ле-то-пись».

О н а (шутливо). Ой!

О т е ц. А вот да! «Марта седьмого, года на Украине тысяча девятьсот семнадцатого. Месяц тому назад ночью не спалось — думалось: ночь так велика, как Россия, а Россия как ночь — не видно и не слышно нашей Украины. А теперь читаю воззвание нашей Центральной рады: народ украинский, народ крестьян, рабочих, трудящегося люда… Месяц прошел, а какая перемена! Благословляю революцию!»

О н а. И я. (В тон.) Благословляю!

О т е ц. «Марта двадцать седьмого. Читал, что в воскресенье в Киеве собралось великое украинское вече. Сотни, тысячи, десятки тысяч украинцев клялись именем Шевченко не покладать рук, пока не будет возрождена наша свободная Украина. Клянусь и я!»

О н а. И я! Не только Шевченко — тобой, твоими усами, твоим седеньким, таток, хохолком.

О т е ц. «Тридцатого. Приснился светлой памяти гетман всея Украины Иван Степанович Мазепа».

О н а. И мне! Будто ехал на автомобиле, да? А за ним множество запорожцев, и все на велосипедах.

О т е ц. «Тридцать первого. Большевики пишут, что государственных границ вообще не надо. Они за Интернационал. Это значит, и Украина без границ? Да как им не стыдно».

О н а. О, как им не стыдно!

О т е ц. P. S. Нужно разъяснить им, в чем дело и что такое Украина. (Дописывает.) Обязательно. (Читает.) «Первого. Завтра пасха. Думаю, нужен ли теперь Украине бог? Думаю, что если и нужен, то только свой, украинский. Иной изменит или надует. Маринка весь вечер играет какую-то прекрасную вещь. Конечно, украинскую, потому что мне чудится: седоусые рыцари-запорожцы мчатся на конях по вечной степи за счастьем для своей Украины». Особенно, Маринка, где ты играешь скоро, где вот так (напевает) — цоки-цоки-цок-цок! Тру-ту-ту! (Целует ее.) А ну-ка, сыграй!

Она играет. Вновь поднимается вверх из мятежных глубин до звездных просторов волна светозарного пафоса. За ней, кажется, плывет под поднятым парусом занавески освещенный угол комнаты: бюст Шевченко, цветы, она у рояля, отец с летописью и я за дверью. Мы плывем над жизнью на корабле аргонавтов в вечно прекрасные страны, каждый за своим золотым руном.

О т е ц. Соната?

М а р и н а. «Патетическая».

О т е ц. Как фамилия автора?

М а р и н а. Бетховен.

О т е ц. Неужели не украинец?

М а р и н а. Немец.

О т е ц. Значит, мать была украинкой.

М а р и н а. Таток, ты комик. Он около ста лет назад умер и на Украине никогда не жил.

О т е ц. Гм… Слышал где-нибудь нашу музыку! Украл! Соната — украинская. Вон русские всего Глынку[2] у нас украли, да и говорят, что их Глинка! Да какой он Глинка, когда он Глынка! Фамилия украинская. Украинец! Ну да теперь не дадим! Не дадим, Маринка, не дадим ни Глинки, ни суглинки. Вот пойду я сейчас по улицам, к церквам пойду, где только есть люди, агитировать и проповедовать нашу свободную Украину. Ибо теперь каждый украинец должен, ложась спать, класть под голову котомку с мыслями, укрываться мыслями об Украине и вставать вместе с солнцем в заботах об Украине. Возродим — тогда за Интернационал. Вот как, а не так, как вы пишете, товарищи большевики. Ведь разве может быть Интернационал без Украины? Без бандуры?

М а р и н а. Таток, ты комик! (Целует его.)

О т е ц. Иду!

Я всовываю письмо в дверную щель и мчусь к себе наверх. Подглядываю.

10

С т у п а й - С т е п а н е н к о (открыв дверь). О! Письмо. Это тебе, Марина.

М а р и н а. Без марки и штемпеля?

С т у п а й - С т е п а н е н к о. Наверно, такое, что падает с неба украинкам, — золотое. (Идет.)