Пьесы

Ж е н щ и н а. Квадрильон? Кабы мне кто сказал, что, упадет квадрильонная капля, будет конец войны, вернется мой Аврам, — я бы сосчитала. Я бы каждую капельку пересчитала, не пропустила бы. (С порывом, страстно, даже слезы выступили.) Как бусы, собрала бы да на память капельку на капельку нанизывала. Вот так. (Становится, как на молитву, считает капли.) Одна. Две. Три. Четыре…

М о л о д о й. Сестра, ты опять?

Ж е н щ и н а. Пять. Шесть. Семь.

М о л о д о й. Ну вот! (Пожилому.) Что же делать?

П о ж и л о й (сурово). Что? Нести литературу! Организовывать! Агитировать! Весь мир зажечь надо нашими лозунгами. Мы требуем превратить тайные договоры в плакаты — раз, а войну в немедленный мир народов — два, двенадцатичасовой рабочий день в восьмичасовой — три. У нас четыре руки — четыре, а пакетов пять — пять. Что же делать с пятым?.. Шесть…

М о л о д о й. У меня тут товарищ один есть. Позвать?

П о ж и л о й. Кто?

М о л о д о й. Студент.

П о ж и л о й (гримаса). Гм…

М о л о д о й. Да не настоящий! Из крестьян. Из университета на дому. Экстерн. Пришел в город из села учиться. Отец где-то пастухом. Парень с фантазиями, но надежный, свой.

П о ж и л о й. Семь Зови!

6

И приходит ко мне мой первый друг, мой названый брат  Л у к а.

Л у к а. Илько, здравствуй! Ты что делаешь?

Я (патетически). Пишу ей письмо!

Л у к а. Это сто тридцать первое?

Я. Не смейся, Лука.

Л у к а. Скоро порвешь?

Я. Не смейся. Ты знаешь, какое у меня настроение сейчас? (Я слышу снизу аккорды grave.) Высокое, звездное, как небо! Во-первых (жест на геликон), видишь эту штуку? «Геликон» называется. Если взять форте — можно погасить лампу. Но я научусь играть так, что буду гасить звезды на небе.

Л у к а (иронически). Зачем?

Я. Чтоб… чтоб иметь работу.

Л у к а. Работа, вижу, у тебя будет, а вот заработок?

Я. И заработок тоже. Ведь это же геликон из оркестра, который играет летом на бульварах, осенью на свадьбах, зимой на похоронах, — из оркестра гуманизма. И есть геликонисты, которые добиваются от этого удава такого эффекта, что он не просто играет, а звонит, как серебряный колокол. Вот так: бом, бом!.. (Подо мной, будто нарочно, звонят куранты.) И я научусь! Непременно! Третье, и это главное, я пишу ей письмо! (Снизу я слышу, как вслед за grave набегает первая волна светозарного allegro molto e con brio.) Слушай! (Читаю и фантазирую.) Возможно, что и это разорву, но пишу и буду писать, ибо верю в Петрарку и вечную любовь. Вечную любовь! Между прочим, от золотых фигур в истории все черные тени, а от фигуры чернеца Петрарки — золотая яснотень, отсвет вечной любви. Верю и пишу. Вы играете сегодня что-то новое. Что именно — я не знаю, но эта музыка, наверное, про юношу в степи, который мчится на коне, ищет страну вечной любви. Там, где-то, у голубых окон, одинокая девушка: левую бровь чуточку изламывает, когда улыбается, глаза голубые. Скажите, ветры, или вы, звезды, выйдет ли девушка ему навстречу, откроет ли двери, прекраснейшие врата в страну вечной любви? (Сквозь слезы и смех.) А ну угадай, Лука!..

Л у к а. На то у девушек и ворота, чтобы их открывать.

Я. Да нет! Пошлю вот я это письмо или нет?

Л у к а. Как и сто тридцать предыдущих.

Я (тогда торжественно, категорически). Сегодня же! Сам отнесу.

Л у к а. Сегодня нужно отнести литературу. И ты должен помочь. Идем!

Я. Завтра отнесем!

Л у к а. Ты хочешь дело социальной революции отложить до завтра?

Я. Ничего подобного! Но знай, Лука: над миром полощется в крови знамя борьбы. Для чего? — Чтобы завтра заколыхалось над нами знамя свободного труда. Но только тогда, когда над миром будет реять знамя вечной любви…

Л у к а. К черту твою вечную любовь! Сегодня на собрании в цеху петроградский товарищ знаешь что сказал? Мы должны, говорит, пустить поезд революции полным ходом к социализму. А ты его хочешь остановить на станции… (Передразнивая.) Вечная любовь! (Уходит.)

Я (с досадой и обидой вслед ему). Только тогда, когда Петраркой станет избивающий сегодня жену, наступит мировая социальная весна! А ты ее к черту. Целую проблему!

7