Пьесы и сценарии

РУБЛЁВ. А мы — и до Волги отступали, — и победили? Значит, хребет покрепче?

ВОРОТЫНЦЕВ. Вон они, победители, в камерах сегодня! Не жёг бы им Гитлер деревень, они б ему имперской канцелярии не громили. Поработали на вас и западные социалисты, и Черчилль, и Рузвельт особенно. и сейчас: первоклассных воинов отдали вам в Баварии и в Австрии, на уничтожение, это что? не слепота? Не потому ли только, что всё никак не оценят вашего злодейства? Но когда-нибудь же очнутся?

РУБЛЁВ (смеётся). Да никогда, полковник! Да это мы обложим их вкрутую, и они только хрюкнуть успеют, слабаки, как Керенский в Зимнем дворце!

ВОРОТЫНЦЕВ. Не может быть! Ещё найдутся, найдутся на шаткой Земле и места сгущения мужества. О, вы ещё не знаете, как внезапно приходит к державе слабость, как в расцвете мощи она постигает внезапно! Это — мы испытали, изумлённо.

РУБЛЁВ. Ничего не найдутся! Вы отсюда не выйдете, так я вам скажу по секрету: вот так, (подходит, показывает на карте) кусок за куском мы их и слопаем потихоньку! Все — будут наши! Да вы по своим примерьте, по своим! Ваши где были молодчики, правящие? …Молчите? Так я вам скажу! Вы были — поколение банкротов! Банкроты были ваши министры и военачальники. и банкроты были все вожди ваших партий. и сами партии ваши были банкроты.

ВОРОТЫНЦЕВ. Только за партии — я не отвечаю!

РУБЛЁВ. Ладно. Разве вас была — малая шайка? Вас ведь тоже были сотни тысяч — состоятельных, благополучных, дворянчиков, раздражавших народ фейерверками, лихачами, английскими пальто, презрительными манерами. Но когда мы вышли с винтовками на мостовые — куда подевались эти благополучные господа? Они бежали к Деникину? Нет! Они стреляли в нас с чердаков? Нет! Они стояли в очереди сдать тёплое бельё для Красной армии, такой был приказ на стенах. Да на толкучке выменивали свои бархаты на сало. Да, заперевши ставенки, играли в преферанс. и ждали, что бородатый добрый Иван с кокардой приплетётся с Дону их освобождать. А приходила к ним — ЧК! (Хохочет.) Что? Не так? (Хохочет.) Я только потому и разговариваю с вами, что вы дрались как человек. (Пауза. Садится.) Не надо разгадку русской революции искать в Лондоне. Так не бывает: процветающая благословенная империя, а кучка проходимцев дунула — и империи нет. Разложена такая могучая армия. Увлечён такой добродушный народ! Какою же силой? Не силой ли наших идей?

ВОРОТЫНЦЕВ. Прежде всего — силой ваших методов. А потом — да и обманом ваших идей.

РУБЛЁВ. Вот то-то и оно! Побейтесь лбом об эту стеночку.

ВОРОТЫНЦЕВ. Да, когда-то ваши идеи были очень сильны. Эти идеи были: на! бери! Вы же ничего не требовали, вы только давали: мир, землю, фабрики, дома. Это была идея удобная и неразорительная: вы раздавали чужое… В десятках миллионов русских душ вы пробудили дремлющий инстинкт лёгкого стяжания. и на мгновение вы обратились из кучки в массу. Но очень скоро вы раскружили матушкино наследие, и идея ваша стала: даёшь! дай! — вам дай. Вот уже двадцать пять лет как вы ничего не даёте, вы только требуете, вы только берёте: мускулы, нервы, сон, семейное счастье, жизнь. и опять вы обернулись из массы в кучку. Почему теперь вы не суёте — на! на!?

РУБЛЁВ (выходя из боли, медленно). А я, признаться, звал вас и думал, что вы будете говорить мне… (пауза) о чём-нибудь другом… (Пауза.) Ну, там… (Пауза.)

Воротынцев внимательно смотрит на Рублёва.

о переселении душ… о Боге?..

ВОРОТЫНЦЕВ. Как смерть подопрёт — почему все за Бога хватаетесь?

РУБЛЁВ. Потому что, наверно… Потому что… (Не нашёлся. Встряхивается.) Вообще, слабо, полковник, слабо! Вам под семьдесят, а вы наивны, как юноша. Ни сокрушающей мощи нашей армии, ни живучести нашего централизованного аппарата вы не кладёте на весы. Кучка! Народ! Всё это давно срослось, всё это вот так (сплетает пальцы) проросло — и нет человеческих сил разделить это, оставив живым. Стряхнуть большевизм уже нельзя — можно только вырвать его с половиной народа. (Берёт телефонную трубку, набирает.) Вы все ещё верите в пульс?.. Алё. Ужин первой категории ко мне в кабинет.

ВОРОТЫНЦЕВ. Какой пульс?