Пьесы и сценарии

КАМЧУЖНАЯ. Может быть, не следовало бы его — в общем потоке? Такой человек пригодится, и даже срочно.

РУБЛЁВ (говорит с затруднением, с перерывами). Никаких «срочно». Только в общем потоке! Даже поручаю вам проследить, чтоб он был отправлен на этап со спецуказанием: в Заполярье, с использованием исключительно на физических работах. Но умереть мы ему не дадим. Когда он основательно дойдёт, его выхватят, доставят на Лубянку, какой-нибудь солидный генерал выразит глубочайшее соболезнование, что ничего не знал об аресте и не мог своевременно защитить маститого учёного, и с величайшим почтением попросит профессора вернуться к научным занятиям, мирясь со стеснениями колючей проволоки вокруг лаборатории. и Мостовщиков, которого незадолго любой последний конвойный солдат бил по шее, будет испытывать блаженство, второе рождение. За право не долбать землю тундры, за кубик сливочного маслица к завтраку — он сделает нам больше, чем за золотое море американцам.

КАМЧУЖНАЯ (поражена). Как это глубоко!

РУБЛЁВ. Опыт уже имеется. Подобные учреждения работают уже лет пятнадцать — и с большим успехом. Так созданы лучшие машины нашей авиации. Мы небогаты, Камчужная, у нас мало средств. Взамен этого мы должны изучать человеческую душу. У вас всё?

КАМЧУЖНАЯ. Так точно.

РУБЛЁВ. Вот что, Лида. Могла бы ты быть толковым следователем, большого масштаба. Но ты слишком вкладываешь душу. Слишком увлекаешься.

КАМЧУЖНАЯ. и это — плохо?

РУБЛЁВ. Это никому теперь не нужно. Это когда-то было нужно, давно, когда колесо только раскручивали. А теперь оно разошлось и надо лишь спокойненько смазывать. А душу оставить при себе… Вот сегодня этот случай с разбитым окном. Ведь я продвигал тебя в начотделения, а теперь назначен Мымра. У Мымры никогда не получилось бы такой публичности, тем не менее все протоколы были бы подписаны. Слушай, стань такой, как Мымра. Или вообще брось Органы, а?

КАМЧУЖНАЯ. Но я не хочу быть Мымрой!

РУБЛЁВ. Ну так брось! Неужели тебе такая сладкая эта работа? Как ты пришла в Органы, я не помню?.. Ах да, через мужа, сперва расскажи, потом пусти на следствие, за занавеской посижу, потом на курсы…

КАМЧУЖНАЯ (горячо). Прохор Данилыч! Эта работа для меня! У меня талант! — я проникаю в людей, я всё быстро угадываю, я держу в памяти… и вы, вы говорите мне — бросай…? (Очень сочувственно.) Что с вами, Прохор Данилович? Вы никогда со мной так… Вы всегда… к вам подойти страшно.

РУБЛЁВ (думая о своём). Бросай, Лидка… Бросай и беги!..

КАМЧУЖНАЯ. У меня как раз сегодня — горе, большое горе. Можно вам рассказать?..

ВЫВОДНОЙ (заглядывая в дверь). Разрешите, товарищ полковник?

РУБЛЁВ. Да-да.

Входит Воротынцев, с руками за спиной, в кабинете высвобождая их. Рублёв отпускает выводного отмашкой ладони. Камчужная с досадой минует Воротынцева, уходит.

РУБЛЁВ. и как вы себя чувствуете, Георгий Михайлович? (Встаёт. Зажигает верхний свет.)

ВОРОТЫНЦЕВ. Лучше, чем вам бы хотелось.

РУБЛЁВ. Не ожидали вызова?

ВОРОТЫНЦЕВ. Я подписал закончание следствия, о чём нам ещё?

РУБЛЁВ. Да знаете, я просто… совершенно частным образом… хотел сообщить вам, что дело ваше назначено к слушанию в военном трибунале — завтра.

ВОРОТЫНЦЕВ. Из-за этого — стоило ли трудиться?

РУБЛЁВ. Кроме того… (Острый приступ боли. Запрокинув голову, Рублёв пятится через всю середину кабинета. Натыкаясь, садится в кресло. Овладев собой.) Кроме того, я собирался предупредить вас, что ваша судьба…

ВОРОТЫНЦЕВ. Решена до суда? Я это понимал. Как и у всех…

РУБЛЁВ. Но решена — не как у всех.

ВОРОТЫНЦЕВ. Понимаю и это. Расстрел.

РУБЛЁВ (пристально). Ошибаетесь. Через повешение.

ВОРОТЫНЦЕВ (однако выстоял). и конечно тайком? В закоулке?

РУБЛЁВ. Это будет послезавтра.

ВОРОТЫНЦЕВ. Я уже подсчитал. Всё?

РУБЛЁВ. Чего же вам ещё?

ВОРОТЫНЦЕВ. Чего я ещё могу требовать от большевицкой власти? Верно, край. Я могу идти?

РУБЛЁВ. Неужели вам там лучше, чем здесь? Здесь чистый воздух, мягкие кресла, там смрад, параша, солома.

ВОРОТЫНЦЕВ. Там — люди чистые.

РУБЛЁВ. Сейчас вы поймёте, зачем я вас вызывал. Присядьте. Да не туда, на диван!

Воротынцев садится, однако, за голый столик подследственного. Рублёв идёт к нему, волоча за собой стул. Садится почти вплоть к тому же столику.

Скажите, полковник, — откуда у вас эти сияющие глаза? Почему не согнуты ваши плечи? Почему не опущена ваша голова? Ведь вы давно знаете, что мы вас казним. Ведь вы умрёте, умрёте послезавтра! Неужели вам не страшно расстаться с жизнью, а, полковник?

Пристально смотрят друг на друга.

Я спрашиваю вас не из любопытства. Я тоже приговорён. Мне тоже нет спасения. У меня страшная болезнь. Забудьте, кто я был. Сегодня я вам уже не враг. Я вызвал вас из расположения. Сейчас вы мне уже не враг.