Петербургская повесть

«К Пушкину, бывало, на неделю раза три-четыре с запиской хожу или с письмом», — вспоминал Яким. Сам Гоголь старался пореже захаживать к Пушкину. Большая шумная квартира, красавица Наталья Николаевна, ее незамужние сестры, жившие тут же, маленькие дети, куча прислуги… Гоголь предпочитал видеться с Пушкиным у себя. Его удивлял образ жизни Пушкина: «Пушкина нигде не встретишь, как только на балах. Там он протранжирит всю жизнь свою, если только какой-нибудь случай и более необходимость не затащут его в деревню».

Гоголь не знал всех обстоятельств жизни Пушкина: Пушкин и рад был уехать в деревню, да его не пускали.

Открытие Александровской колонны. Гравюра Л. Тюмлинга. 1830-е годы.

Пушкин на Невском проспекте. Рисунок из альбома Челищева. 1830-е годы.

В августе 1834 года Гоголь писал Максимовичу: «Город весь застроен подмостками для лучшего усмотрения Александровской колонны, имеющей открыться 30 августа. Офицерья и солдатства страшное множество и прусских, и голландских, и австрийских». Открытие на Дворцовой площади памятника Александру I — огромной колонны, вытесанной из цельной гранитной глыбы, было обставлено с невероятной помпой — парадом войск, парадом кораблей на Неве, великолепной иллюминацией. Пушкин записал в своем дневнике: «Я был в отсутствии — выехал из П. Б. за пять дней до открытия Александровской колонны, чтоб не присутствовать при церемонии вместе с Камер-юнкерами — моими товарищами».

Царь хотел, чтобы Наталья Николаевна танцевала на придворных балах, и пожаловал Пушкину звание камер-юнкера. Это было оскорблением. Камер-юнкерство — самое низшее придворное звание — давали юнцам, а тут его получил тридцатипятилетний Пушкин. Он должен был напяливать свой придворный мундир и, удерживая ярость, таскаться за женой по балам.

Гоголь не знал всей меры зависимости Пушкина от царя, от шефа жандармов Бенкендорфа. Но то, что Пушкина душит цензура, что ему не разрешают печатать многого, что в журналах и в обществе кричат, будто талант Пушкина упал, будто Пушкин уже не тот, — это Гоголь знал. Знал, возмущался, принимал близко к сердцу. И первый в своих «Арабесках» сказал о Пушкине так, как никто не говорил: «При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более назваться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все его пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер, отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».

СТАТЬЯ БЕЗ ПОДПИСИ

В декабре 1835 года Пушкин просил у Бенкендорфа разрешение издать в следующем году четыре тома «чисто литературных статей» — повестей, стихотворений, критических разборов русской и иностранной словесности, ученых статей, наподобие английских обозрений. Слово «журнал» Пушкин не употребил. Боялся, что откажут. Власти куда охотнее запрещали уже имеющиеся журналы, чем разрешали новые.

— И так много, — говорил Николай.

Пушкину дали разрешение на чисто литературное периодическое издание — четыре тома в год. Так появился журнал «Современник».

«Современник». 1836 г., т. 1. Титульный лист.

Гоголь вспоминал о себе и о Пушкине: «Получивши разрешение на издание его, он уже хотел было отказаться. Грех лежит на моей душе: я умолил его. Я обещался быть верным сотрудником. В статьях моих он находил много того, что может сообщить журнальную живость изданию, какой он в себе не признавал. Он действительно в то время слишком высоко созрел для того, чтобы заключать в себе это юношеское чувство; моя же душа была тогда еще молода; я мог принимать живей к сердцу то, для чего он уже простыл. Моя настойчивая речь и обещание действовать его убедили».

Первая книга «Современника» вышла весною 1836 года.

Уже несколько лет Пушкин и его друзья после смерти Дельвига не имели ни газеты, ни журнала.

Когда появилась «Библиотека для чтения», Гоголь сказал:

— Это другая «Пчела»! И вот литература наша без голоса.

Пушкину давно хотелось уничтожить монополию журналистов-торгашей, дать литературе голос. Еще в 1831 году хлопотал он разрешение на издание литературной и политической газеты «Дневник». Хлопотал долго, а когда разрешили, — охладел. Подумал: к чему ему газета? Печатать что хочешь — не разрешат. А тискать всякий вздор…