Петербургская повесть

А Петербург там будет. Ведь все идет из Петербурга, из столицы империи. Каков поп, таков и приход. Тамошние взяточники — родные братья столичных. Полицейские держиморды с железными кулаками везде одинаковы. Тот же дух, те же порядки. И в воспоминаниях слуги Хлестакова Осипа будет Петербург: «Ну кто ж спорит, конечно, если пойдет на правду, так житье в Питере лучше всего. Деньги бы только были, а жизнь тонкая и политичная: кеятры, собаки тебе танцуют, и все что хочешь. Разговаривает всё на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: „почтенный!“ На перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер [4] расскажет про лагеря и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони все видишь… Старуха офицерша забредет, горничная иной раз заглянет такая… фу, фу, фу!.. Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а не хочешь заплатить ему, — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет. Одно плохо: иной раз славно наешься, а в другой чуть не лопнешь с голоду». Будет там и про петербургскую литературу, про Сенковского, обиняком. Хлестаков хвастает: «Да, и в журналы помещаю. Моих впрочем много есть сочинений… Все это, что было под именем барона Брамбеуса… все это я написал… Как же, я им всем правлю статьи. Мне Смирдин дает за это сорок тысяч». Будет и про Пушкина. Хлестаков врет: «С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: „Ну что, брат Пушкин?“ — „Да так, брат“ отвечает, бывало, „так, как-то всё…“ Большой оригинал». Будет даже его, Гоголя, адрес. Приятель Хлестакова Тряпичкин живет в доме под номером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо.

Будет и Хлестаков — помещичий сынок, отправленный в столицу послужить и ставший этакой столичной штучкой. Ведь именно здесь, в Петербурге, в затхлых департаментах, в мишурном блеске Невского проспекта, плодятся подобные ничтожества с легкостью в мыслях необыкновенной. И уж он-то, Хлестаков, порасскажет про Петербург…

Гоголь написал комедию «духом», меньше чем за два месяца. Восемнадцатого января 1836 года он читал ее в первый раз на вечере у Жуковского. Потом еще и еще. «Читает мастерски и возбуждает в аудитории непрерывные взрывы смеха», — рассказывал Вяземский.

Зная трусость цензуры, Гоголь понимал, что обычным путем «Ревизору» на сцену не попасть. Помогли опять друзья — Жуковский, князь Вяземский, граф Виельгорский. О комедии было доложено царю. «Государь читал пиесу в рукописи», — сообщал в Москву Вяземский. «Если бы не высокое заступничество государя, — писал Гоголь Щепкину, — пьеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении ее».

«РАЗВЕ ЭТО КОМЕДИЯ?»

Что побудило доброжелателей Гоголя представить «Ревизора» царю и надеяться на успех? Они брали в расчет и характер Николая, и благоприятность момента.

Про Николая рассказывали, что однажды, когда царь гулял, бросился ему в ноги какой-то человек и просил правосудия. Богатый помещик взял у просителя взаймы восемь тысяч рублей — все его достояние — и не хочет отдавать. Управы не найти, а он, проситель, в крайности.

— Есть у тебя нужные документы? — осведомился царь.

— Есть, ваше величество, вексель.

Царь удостоверился, что вексель исправен.

— Ступай к маклеру и пусть перепишет вексель на имя Николая Павловича Романова.

Обрадованный проситель побежал к маклеру, но тот принял его за сумасшедшего и отправил к петербургскому генерал-губернатору. А у того уже имелось распоряжение царя выдать заимодавцу всю сумму с процентами. Что и было исполнено. Полученный вексель царь опротестовал, взыскал с должника что следует, да еще сделал ему внушение. А властям — строгий выговор, чтобы блюли интересы подданных, как самого государя.

История эта тотчас же разнеслась по всему Петербургу, на что Николай и рассчитывал. Время от времени он любил показать себя с лучшей стороны и старался поразить воображение подданных своей неутомимостью, простотой своей жизни (спал на солдатской койке под солдатским одеялом) и особенно тем, что он враг злоупотреблений.

А злоупотребления в России были чудовищные. Ничего не делалось без взятки. Дошло до того, что сам министр юстиции давал чиновникам взятки, когда у него были тяжбы. В отчете за 1835 год, представленном царю Третьим отделением, указывалось, что среди высшего общества, дворян, купцов возросло недовольство на произвол чиновников, судейских, полиции. Даже эти роптали. Крапивное семя зарвалось. Полезно дать ему острастку. И пусть это будет с соизволения царя.

Друзья поздравляли Гоголя — «Ревизор» разрешен! Гоголь понес пьесу в Александринский театр.