Петербургская социология сегодня – 2015. Сборник научных трудов Социологического института РАН

«Социальная мысль», в отличие от позитивистски трактуемого «социального знания», четко характеризуется духом гуманистической интенции, силой аристотелевской энтелехии, образом будущего состояния, проще говоря ― модусом проектности. Это и неудивительно. Человек детерминирует (проектирует) сам себя в настоящем через дизайн своего будущего. Это сторона дела давно и сущностно отрефлексирована в экзистенциализме: «Человек – существо, которое устремлено к будущему и сознает, что оно проецирует себя в будущее. Человек – это, прежде всего, проект… Ничто не существует до этого проекта… и человек станет таким, каков его проект бытия» (Сартр Ж.-П. http://bank.napishem.com/rabota-o-rabote-j-p-sartra-ekzistencializm-eto-gumanizm‑91077.html). Именно в этом качестве «проектности» только и может быть востребована обществом настоящая социология. Общество свободных людей проектирует себя через «выбираемое/альтернатируемое будущее». Социум же, предоставленный сам себе и творимый не «проектной» мыслью, а «ситуационным эгоизмом», скорее, представляет собой то, что Гегель в своей «Феноменологии духа» назвал «духовным царством животных».

Говоря о природе «социальной мысли», исследователи постоянно обращают внимание на то, что социальная реальность никогда не ограничивается «наличной действительностью» и не исчерпывается ею. Она полна возможностей, «проектностей», которые реализуются как «проекты будущего», как «надежды будущего», как «нормальные утопии». В этом плане напрашивается сходство с главной идеей немецкого философа-социолога Эрнста Блоха, идеей, сформулированной им в известной работе «Принцип надежды» (1960). Называя ползучий эмпиризм в социологической науке своеобразным «натурализмом», «прилипанием к вещам», автор перечисляет неизбежные пороки такого знания, «никогда не идущего дальше констатации того, что есть фактически, не продвигающегося к исследованию того, что происходит сущностно» (Э. Блох 1991: 77). Социолог рискует встретиться с «неготовым миром», если в его арсенале нет категории «проективности», то есть представления о мире, реализованном в «садах других возможностях». «Действительность без реальной возможности, – пишет Э. Блох, – не совершенна, а мир без черт, несущих в себе будущее, так же мало заслуживает внимания искусства, науки, как мир обывателя. Конкретная утопия стоит на горизонте любой реальности» (Э. Блох 1991: 78). Придерживаясь этой логики, не будет преувеличением и излишней метафоричностью сказать, что плоский и холодный «реализм» социологической науки проигрывает «объемности» и «теплоте» социальной мысли.

Определенным подтверждением склонности возвращения «социального знания» к статусу «социальной мысли» может служить наблюдаемое многими исследователями трансформация эпистемы теоретической (созерцательной) именно в эпистему проективную (деятельностную). Недавно отечественный исследователь Михаил Эпштейн поделился своими наблюдениями: «Теоретическое знание <…> становится все более проективным, переходит в системное изменение своего предмета. <…> Само познание определенного предмета становится актом его сотворения. Потому теория и возникает сразу в виде проекта, то есть деятельного отношения к объекту; она не успевает оформиться и застыть в виде чистой теории, парящей над неизменностью своего предмета» (Эпштейн http://znaniesila.livejournal.com/36238. html). Впрочем, было бы неверно утверждать, что «проектность» человеческой мысли – это исключительный феномен современности. Об этом справедливо догадывались со времен античности: «Чтобы понять вещь, надо сделать ее» (Софокл). Очевидно, что «делание вещи» предполагает означенную «проектность», то есть образ «нормального» будущего этой (еще не сделанной) вещи. Таким образом, если социология как наука/теория теряет вкус к «проектности», она теряет слишком много, чтобы оправдать возлагаемые на нее надежды. При этом, конечно, «проектность» как свойство социальной мысли имеет и свою «темную сторону» – проектность подчас подменяется идеологической необузданностью. Характерный пример – международный, «неокоммунистический» проект «Венера» Жана Фреско и Роксаны Медоуз. В России в 1990-е в национал-имперском стиле отметились такие авторы «Русского проекта», как А. Дугин, Ю. Никитин, В. Михайлов, Ю. Козенкова и др. См. портал «Проектное государство» (http://www. proektnoegosudarstvo.ru/publications/proektnost/).