Недолго поработал у Фаберже и Иван Савельевич Брицын, ставший подлинным соперником своего бывшего хозяина в производстве всевозможных вещей для украшения быта, декорированных отличного качества эмалями.
Юноша, родившийся в 1870 году в семье крестьянина деревни Часовни Московской губернии, на пороге своего пятнадцатилетия оказался в Петербурге, где ему страстно захотелось овладеть профессией ювелира. Долго и упорно Иван Савельевич Брицын по-крестьянски основательно постигал тонкости избранного им дела, пока наконец его труды не увенчались успехом. Только в марте 1903 года он получил диплом «мастера золотого и серебряного ремесла» и поселился в Спасском переулке, в доме № 6, принадлежавшем вдове-полковнице Лидии Михайловне Заящниковой.
Брицын работал в собственной мастерской не покладая рук: у него появлялось всё больше клиентов, на появившиеся свободные деньги не только приобретались изделия коллег, позволяющие почувствовать новые тенденции в моде (да к тому же понять некоторые секреты конкурентов), но и расширялось производство.
Росла и семья. В последние годы ушедшего XIX столетия Иван Савельевич женился на Глафире Кононовне Придне, дочери владельца молочной фермы в Цельной, а вскоре, в 1901 году, на свет появилась Клавдия (Клара), в 1905– Леонид, а в 1911 родился Юрий.
Подлинный успех пришёл к мастеру в 1909 году. На Международной выставке новейших изобретений имени цесаревича Алексея Николаевича, проводимой в русской столице, Брицыну «за высокохудожественное исполнение эмалей по металлу» вручили малую золотую медаль. Теперь от заказчиков не было отбоя. Ведь работы вошедшего в моду мастера покупали при самом императорском Дворе! Нарасхват шли «эмалевые рамки для фотографий, ручки для зонтиков, пряжки, часы, портсигары, пудреницы, запонки, рукоятки для печатей, цанговые карандаши и т. д.».[850]
В 1911 году Иван Савельевич перебрался поближе к центру на Малую Конюшенную, в дом № 12, принадлежавший вдове генерал-майора Александре Леонтьевне Михайловой. Сам Брицын с семьёй занял просторную квартиру на пятом этаже, а на первом расположились мастерская, где теперь трудились обычно 10–15 человек, и магазин. В его окнах публика могла любоваться образцами производимых вещей и рекламными объявлениями, а над входом красовалась вывеска: «Мастерская золотых и серебряных изделий». По всему же городу появились объявления: «Мастерская ювелирных золотых, серебряных и эмалевых изделий. Большой выбор вещей для подарков. Приём заказов».[851]
Прозрачные разноцветные эмали Брицына, столь похожие на работы Фаберже (к тому же не уступавшие им и в качестве исполнения), были так хороши, что быстро прославились в Великобритании и США, куда их охотно экспортировали. Наладились связи питерского мастера и со считавшейся лучшей на юго-западе Российской империи фирмой ювелира Иосифа Абрамовича Маршака, находившейся на Крещатике, главной улице Киева.[852]
Однако произведениям Ивана Савельевича Брицына присущ собственный неповторимый почерк: «оригинальное формообразование», «крупный, неожиданной геометрии рисунок», выглядывающий из-под слоя эмали, отличающейся более контрастной и «густой» палитрой.[853]
Своеобразной визитной карточкой бывшего крестьянского сына стали исполненные в его мастерской бесшумно (как и у Фаберже) закрывавшиеся портсигары с бледно-голубой и белой прозрачной финифтью (см. рис. 49 вклейки),[854] а также настольные часы, отличавшиеся как разнообразием очертаний, так и оттенков эмали.[855] Но все планы на расширение дела после приближающегося победоносного окончания войны смешал 1917 год.Рабочий Емельянов, с семьёй которого сложились близкие отношения у домочадцев Ивана Савельевича Брицына, снимавшего несколько лет подряд дачу в Разливе, оказывается, прятал в шалаше скрывавшегося от полиции Владимира Ильича Ульянова-Ленина, вождя затем свершившейся в октябре пролетарской революции.
Новая власть видела в ювелире только чуждого ей мелкого буржуа. В 1918 году мастерскую Брицына окончательно закрыли, а всё, что хоть как-то напоминало золото и серебро, конфисковали революционные матросы, совершенно не желавшие понимать, что они отбирали у «богача-захребетника» плоды многодневных кропотливых трудов его рук и ума.
Несчастья не сломили мастера. Он не покинул отчизну в трудные дни и даже не пытался уехать куда-либо за границу, а старался противостоять ударам судьбы, с его-то талантом и способностями работая по найму в различных промысловых кооперативных артелях, как, например, «Эмаль-металл».[856]