Читаем Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России полностью

В Пасхальную ночь 1849 года чрезвычайно торжественно, в присутствии императорской семьи, до четырёх часов утра проходило освящение Большого Кремлёвского дворца, возведённого по проекту архитектора Константина Андреевича Тона. По окончании красивой церемонии Николай I получил срочную депешу от юного австрийского императора. Франц-Иосиф умолял союзника о помощи, поскольку сам был не в силах справиться с венгерским восстанием, участники которого под командованием Гергея уже угрожали захватом Вены. Самодержец внял просьбам о спасении Австрийской монархии и тут же подписал приказ о походе русских войск[267] во главе с прославленным фельдмаршалом ветераном Паскевичем-Эриванским. После поражения под Коморном тридцатитысячная армия мятежников-венгров, борцов за независимость своей несчастной от засилья Габсбургов родины, сдалась Паскевичу, которому отныне должны были по повелению довольного Николая I воздавать воинские почести, ранее приличествовавшие по сану лишь государю. Не отстали в наградах победоносному предводителю русских войск и союзники. Вскоре приспел важный юбилей славного военачальника. 13 августа 1850 года министр императорского Двора предписал члену Кабинета Николаю Михайловичу Петухову срочно привезти утром следующего дня «рисунок фельдмаршальского жезла, по которому Его Величеству угодно сделать, для князя Варшавского, новый жезл с некоторыми изменениями за 50-летнюю службу». Чтобы не терять времени, Николай I собственноручно отредактировал текст будущей надписи на символе власти полководца. С первого взгляда, бумага архивного документа казалась небрежно заляпанной каким-то застывшим клеем, на самом деле это был слой специального прозрачного лака, которым покрывали, сберегая на века для потомства, все автографы и тексты, написанные рукой русского монарха.

Члены Императорского Кабинета 16 августа 1850 года выслушали монаршее повеление: новый жезл следует сделать привычного размера, однако цена его из-за алмазного декора должна составлять от 15 до 17 тысяч рублей. Не исключено, что сам Николай I, поскольку прекрасно владел рисунком, был автором эскиза будущей награды «отцу-командиру».

Жезл, как всегда, декорирован вьющейся по спирали ветвью лавра но вместо дубовой ветви переплеталась с ней такой же ширины георгиевская лента, – по рисунку она предназначалась для Георгиевского креста IV степени, однако здесь она напоминала о том, что фельдмаршал был кавалером 1-й степени этого престижнейшего ордена, знаки которого статутом предписывалось «никогда не снимать». Потому-то на одном из донышек крышек фельдмаршальского жезла помещён «государственный Российский герб из бриллиантов», а на противоположном – золотая полированная звезда, красиво выделявшаяся на матовом фоне. Обе крышки окаймлялись ободками из крупных бриллиантов. Привычные орлы и лавровые венки на одном из концов трубки жезла уступили место надписи из алмазов-роз, разделённой на две части двойными рядами бриллиантов: «за 50ти летнюю службу Генералъ Фельдмаршалу Князю Варшавскому Графу Паскевичу Эриванскому», продолжавшаяся на другой стороне: «за 24х летнее предводительствование победоносными Российскими Армиями въ Персии, Турции, Польше и Венгрии».

Заказ на исполнение передали Придворному золотых дел мастеру Вильгельму Кейбелю, причем предварительно тот должен был представить не только рисунок жезла в натуральную величину, но и выточить из дерева его модель, чтобы оценить вещь в объёме. Готовую модель должен был рецензировать министр Императорского Двора князь Волконский.

Однако Николай I не удержался и сам осмотрел 25 августа 1850 года деревянную модель жезла, после чего соизволил приказать: «Крест св. Георгия увеличить, как очерчено карандашом на моделе Жезла, собственною рукою Его Величества, а в надписи, если не будет места, то сократить слова и писать вместо Князю Кн., вместо Графу Гр.». К счастью, мастерам удалось разместить все титулы Паскевича без всяких сокращений, зато во второй части посвящения длинное и весьма сложнопроизносимое тяжеловесное выражение «предводительствование» заменили на «командование».

Победы и военные сражения не только шли «рука об руку», но, скорее, «устремлялись друг другу навстречу», а поэтому именно так направлены от противоположных концов череда веточек лавра и извивающаяся спиралью георгиевская лента, в знак равенства попеременно меняясь положением при пересечении.

Самодержец повелел не поскупиться на драгоценные диаманты, и к 16 сентября сотрудники Камеральной части Императорского Кабинета отобрали в хранилищах из поступлений последних двух лет шестьдесят крупных бриллиантов весом от 2 до 3,5 каратов, не говоря ещё о пятнадцати каратах бриллиантов поменьше. Правда, не все мелкие бриллианты пригодились Кейбелю при работе, и после её завершения Иоганн-Вильгельм вернул в Кабинет россыпь в 210/32 карата.

Ради предоставления мастеру нужных каменьев их выломали из нескольких вещей, в том числе и «из табакерки с портретом Его Величества», не говоря уже о неких серьгах «бутонами».

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука