Петербургские крокодилы

Судья переглянулись. Председатель пристально взглянул на Рубцова, словно что-то припоминая… Рубцов поймал этот взгляд.

— Я говорю, что имею право на смерть через расстрел… да, я имею, как три раза георгиевский кавалер… и господин полковник может засвидетельствовать это… Я по фамилии не Рубцов, а Ломжин… служил вольноопределяющимся в Туркестане и вынес из огня раненого господина полковника под Самаркандом… Можете справиться.

При имени Ломжина, полковник, председательствующий на суде, побледнел, покраснел и не знал, куда смотреть… Он видел в Рубцове своего спасителя и должен был чрез минуту подписать ему смертный приговор.

Судьи встали и вышли из зала, солдаты стали выводить подсудимых… Проходя мимо Голубцова, Рубцов нагнулся к нему и шепнул.

— Ну, что, Илья Васильевич, каков финал — «Табло».

Подсудимых увели… Потянулись мучительно тяжелые часы ожидания… Публика, наэлектризованная последними словами Рубцова, относилась к нему далеко уже не так враждебно… Многие держали пари «казнь или каторга», казалось, один Рубцов не разделяет общего волнения… он сидел молча между своими двумя караульными, пристально глядел в одну точку, признак того, что он замышляет что-то новое, невиданное.

— Суд идет! — провозгласил офицер, исполнявший роль судебного пристава, и опять в том же порядке суд и прокурор вошли в зал заседания.

Председатель нес в руках исписанный лист бумаги, и остановившись у своего места посреди стола, стал читать резолюцию.

Ясно было видно, как дрожали у него руки, как с каждым словом приговора все сильней и сильней дрожал его голос. Дойдя до слов: «Определили», он скорее прошептал, чем произнес: «мещан города Кишинева Борку Михильсона, Йоську Цербика, Мойшу Гановера и Мордку Шварцаенштрома и Василия Рубцова, по лишении всех прав состояния подвергнуть смертной казни. Первых четырёх, чрез повешение, а о Василие Рубцове, назвавшемся отставным поручиком и георгиевским кавалером Ломжиным, навести справку, приостановившись исполнением сего приговора и буде показание его достоверно, подвергнуть его по лишении чина, ордена и всех прав состояния, смертной казни через расстреляние! Решение сие подлежит обжалованию в течение 24 часов.

Рубцов достиг своего… отсрочка казни была уже почти спасение… он рассчитывал, что четырьмя повешенными правосудие и общественное мнение будет удовлетворено… и что тогда конфирмация будет легче…

Кассация, поданная четырьмя его товарищами, была отвергнута… Конфирмация приговора относительно их была получена по телеграфу. День казни был назначен.

Глава XXIII Казнь

Письмо Пелагеи Семеновны, вместо того, чтобы испугать, обрадовало Голубцова… теперь он решился окончательно скакать, по указаниям Рубцова, в Радом, добиться через знакомую прокуратуру свидания с Клюверсом, и так или иначе захватить себе громадную долю его наследства, мотивируя, перед собственной совестью, свое право тем, что он жених ограбленной Карзановой, и только отбирает обратно часть своего!.. В этих сладких мечтах он немедленно послал своей невесте громадную телеграмму, и еще длиннейшее послание, и по особенной просьбе Рубцова остался в Кишиневе до дня исполнения приговора.

При последнем свидании с атаманом, тот намекнул ему вскользь, про возможность побега, в случае утверждения его приговора командующим войсками округа, так как приговор, вместе со справкой был послан в Одессу, и ожидался с часу на час. Между тем, день казни остальных подсудимых уже наступил. — С раннего утра толпы народа наполняли весь обширный луг, перед зданием тюремного замка, на белых штукатурных стенах которого из-за стен вырисовывались зловещие очертания четырех виселиц, с пропущенными сквозь блоки, ввинченными в перекладинах, веревками. Усиленный караул от войск занял ворота и внутренний двор острога. Четыре еврейских раввина с раннего утра были допущены к приговоренным, с которых уже с вечера сняли цепи. Они все словно пали духом и при каждом скрипе двери судорожно вздрагивали.

Роковая минута наступала. На дворике острога забили барабаны, заглушая отдельные крики и восклицания, и под этот треск приговоренные, едва держащиеся на ногах, были выведены и поставлены под виселицы. Послышалась команда… барабаны смолкли, началось чтение приговора… все обитатели острога теснились у решетчатых окон, чтобы посмотреть на кровавую драму, скрытую от обыкновенной публики высокой стеной.

Вдруг один из приговоренных дико вскрикнул и в безотчетном ужасе повалился на землю, хватаясь за длинный сюртук своего раввина… помощники палача едва могли его поднять и поставить на прежнее место. Он рыдал, клялся в своей невинности… Остальные приговоренные тоже подняли страшный, душу леденящий вой и крик. У самых черствых людей, по обязанности присутствующих при казни, защемило сердце… многие арестанты отошли от окон и стали креститься… Прокурор махнул рукой и барабаны грянули вновь, заглушая отчаянные крики…