Петербургские крокодилы

Суд занял места, и ввели подсудимых. Сначала вошел, между двух солдат, Рубцов, и поклонившись судьям, разместился с края скамьи, отведенной для подсудимых: рядом с ним, были посажены остальные четверо, принадлежавшие к той же шайке, и недавно только выданные австрийским правительством.

Обвинительный акт против четырех подсудимых был недолог, они обвинялись только за побег с мест заключения, и так как раньше сего были уже приговорены к наказанию, которое не могло быть никоим образом усиленно, то есть к смертной казни, то, в настоящем случае, приговор над ними, как уже конфирмованный военным начальством, подлежал немедленному исполнению.

Подсудимые всеми силами старались доказать, что они совсем не те, которые были за год пред тем осуждены судом… один только атаман сидел, понурив голову, словно вся эта процедура суда до него не касалась. Все свидетели, вызванные обвинением, для доказательства тождественности обвиняемых, с уже приговоренными, показывали довольно неопределенно… фотографии, снятые с них во время первого ареста, оказались из рук вон плохими, свидетели защиты, видимо сочувствовали собратьям и помогали им путать дело, так что тень сомнения и недоверия легла на лица двух из членов суда, помоложе, а евреи, ободренные этими разноречивыми показаниями, стали вновь умолять о пощаде, и доказывать свою полную невинность. Но теперь уже и Рубцов не выдержал…

— Господа судьи, — начал он твердо и резко, — кому же как не мне, не атаману всей этой шушеры, не знать их всех в лицо… А я вас торжественно уверяю, что все эти четверо состояли в моей шайке, и если не по храбрости, то по зверству и кровожадности были первые…

Крики негодования раздались со стороны остальных четырех подсудимых… если бы не солдаты, разделявшие их, они бы бросились и задушили своего бывшего начальника…

— Он лжет! Он клевещет!.. — вопили они, — мы его знать не знаем!.. Он самозванец!..

— Добро! Что я Рубцов… об этом нет, кажется, сомнения! — продолжал атаман… — а я, до сих пор, не могу простить себе глупости, что дал вам в то время уйти от пенькового галстука… вот что… а не сделай я тогда этого, не был бы и я теперь на суде, не имел бы бесчестия сидеть здесь, рядом с вами!..

Председатель суда, не ожидавший такой выходки от главного подсудимого, которого всегда считал самым твердым кремнем на допросах, относительно всего, что касалось его товарищей, просто в тупик стал, слушая исповедь атамана… Прокурор, которому он чрезвычайно облегчал обвинения, только потирал руками, а защитники подсудимых несколько раз обращались к председателю, прося его остановить Рубцова, который в своем показании, не щадя себя, окончательно зарыл в грязь и кровь своих бывших пособников.

Судебное следствие, после чтения обвинительного акта продолжалось недолго, и затем суд приступил к окончательным прениям. Первый говорил прокурор. В короткой и весьма характерной речи, обрисовав все преступления, в которых обвинялись и были обвинены подсудимые, он не находил возможным, в чем бы то ни было, изменить прежний приговор, хотя в определении главного суда было сказано: «поставить решение, не стесняясь старым», он требовал безусловно смертной казни для всех пяти подсудимых, находя, что единственным человеком, которому можно было бы оказать милосердие является сам атаман шайки Рубцов, но помиловать его, осудив остальных, был бы абсурд!..

Голубцов говорил долго и убедительно, оправдать своего клиента он не мог… его вина была слишком явной и великой, но он напрягал все усилия, чтобы доказать то же предположение, которое сделал прокурор, что в этом страшном деле более всех вызывает сочувствия личность атамана, и в виду этого просил заменить ему смертную казнь хотя бы пожизненной каторгой. — Он валил обвинения в жестокостях на исполнителей распоряжений атамана, говоря, что они, по своей кровожадности, творили всевозможные зверства, только из личного чувства наслаждения делать зло, и винить в этом их атамана невозможно… Напоминая суду его чистосердечное раскаяние, помощь, которую он оказал суду в поимке и уличении разбойников, защитник выразил надежду, что суд пощадит жизнь несчастного.

Остальные защитники говорили вяло и утомительно… Согласно желанию своих клиентов, они доказывали, что нет достаточных доказательств тождественности лиц, словом были на полное оправдание…

Слово было дано подсудимым… Четверо евреев оглашали воздух дикими криками, доказывая, что они невинные жертвы судебной ошибки, а Рубцов, во все время суда пристально всматривавшийся в презуса суда, полковника Лепешкина, вдруг обратился со своим последним словом прямо к нему.

— Господин полковник, — начал он, и слышно было, как в первый раз дрогнул его голос, — если моя вина одинакова с виной этих… — он презрительно кивнул на сообвиняемых, — и я, также, как и они, буду приговорен к смертной казни, об одном прошу, и умоляю… Избавьте меня от стыда висеть рядом с ними, за оградой острога, на одной виселице… расстреляйте меня!.. Да, расстреляйте меня… я имею на то право…