Петербургские крокодилы

Публика в этот день была очевидно, хорошо настроена и потому не обратила даже внимания на то, что хор немилосердно врал и фальшивил свои номера, но вот раздались давно знакомые звуки интродукции арии Елены, и она сама сияющая ослепительной красотой и роскошным нарядом, появилась на сцене. Партер словно замер на одно мгновение и затем разразился целой бурей аплодисментов. Не взяв еще ни одной ноты, не сказав еще ни слова, красавица уже победила эту толпу, всегда более всего обращающую внимание в артистке на женщину. Со мной могут спорить, но, к несчастию, это аксиома!..

Казимир Яковлевич был в высшей степени доволен, дебютантка была именно та самая Мария Борская, которую он искал. Взглянул на молодого Карзанова, который помещался с ним рядом, он внутренне торжествовал победу. Молодой человек бледный и дрожащий впился глазами в дышащие молодостью и красотой Формы полуобнаженной красавицы и, казалось, готов был спрыгнуть к ней на сцену.

Первая ария «Все мы жаждем любви» вызвала уже не бурю, а целое неистовство аплодисментов, у красавицы оказались и голос, и те сдержанно сладострастные манеры, которые более всего возбуждают толпу, уже пресыщенную прямым, откровенным развратом. В манерах дебютантки виднелась та наивность и та доза приличия и скромности, которые тотчас же были приняты за проявление самого утонченного цинизма, восторг дошел до беснования в сцене сновидения, которую артистка провела так просто, так естественно не шаржируя, и не подчеркивая, но зато так реально, что многие дамы закрылись веерами, а мужчины красные, возбужденные, с посоловелыми глазами, не довольствуясь треском рукоплесканий, стучали палками, стульями и ногами. Спектакль закончился настоящей овацией, толпа молодежи и лиц уже далеко не первой молодости, отпрягли лошадей из кареты артистки, и везли ее на себе, а кучером, не смотря на соперничество, уселся молодой Карзанов, и словно обезумевший от восторга, махал кнутом, и подстегивал везущих…

На другое утро, рано, когда измученная вчерашними впечатлениями, артистка едва поднялась с постели, и укутанная в широкий пеньюар, наслаждалась чайком, с мягкими булочками, слуга гостиницы (она еще не имела квартиры), доложил ей, что ее желает видеть по делу господин…

— Какой господин? По какому делу? Я никаких господ здесь не знаю, и дел у меня никаких нет — резко возразила артистка.

— Да господин-то уж больно хороший, — продолжал лакей, — Казимир Яковлевич Клюверс, может быть, слыхали? Первый здешний богач!..

— Клюверс? — переспросила Борская… — Клюверс… она задумалась… проси! — вдруг словно решившись, произнесла молодая женщина, и еще плотнее закуталась в складки своего пеньюара.

— Извините меня, Марья Михайловна — начал Казимир Яковлевич, входя в комнату, и низко кланяясь, — что я, пользуясь нашим прежним знакомством, решаюсь нарушить ваш покой!

— О, наоборот… мне очень лестно… что вы не забыли меня…

— Забыть вас?.. Клюверс хотел продолжать, но Марья Михайловна прервала его словами.

— Прошу вас, ради Бога, ни слова больше…

Клюверс молча поклонился: — Ваш раб, ваш слуга. — Будем говорить о другом… Ну, говорите, зачем вы к нам, в страну каторжных, и — белых медведей…

— За золотом, Казимир Яковлевич, за золотом, — проговорила молодая женщина с такой интонацией, которая далеко не шла к ее идеальному, дышащему дивной красотой лицу.

— За золотом — словно эхо повторил Клюверс.

— Да, за золотом? — твердо повторила она — я поняла, что только в нем одном таится все, и сила, и слава, и могущество…

Клюверс смотрел на нее как-то вопросительно.

— Золото, золото! — повторял он…

— Слушайте — вдруг совсем изменившимся тоном начал бывший каторжный — я пришел к вам именно за тем, чтобы предложить вам этого золота…

— Вы?.. она смерила его удивленным вопросительным взглядом.

— Да, я!.. Я так богат, так богат, что могу осыпать вас этим золотом… дать вам все, что только может дать несметное богатство… и взамен требую…

— Любви? — прошептала как-то иронически Борская.

— Нет, Марья Михайловна, я уже выжил из того возраста, когда люди считают, что то чувство, которое они покупают за деньги — любовь! И требую только одного — послушания!

— До известных пределов?..

— Безусловно!

— Сильно — сказано!.. Борская задумалась… А много денег будет? — спросила она гораздо ласковее.

— Сколько вы сами назначите! — отчеканил без малейшего пафоса Казимир Яковлевич.

— Даже сто или двести тысяч? — задорно спросила артистка.

— Даже сто или двести тысяч — не меняя тона произнес Клюверс…

— И вы не шутите?..

— Ни чуть… Надеюсь, что десять тысяч авансом прогонят все ваши сомнения… Клюверс вынул бумажник.

— В чем же должна заключаться моя роль — слегка дрогнувшим голосом прошептала артистка, на которую вид туго набитого бумажника уже начинал производить гипнотизирующее впечатление.

— Вы должны увлечь одного молодого и очень недалекого человека…

— Что дальше?

— И так, как он очень слабого, и болезненного сложения, то…

— Быть при нем сестрой милосердия? — перебила Марья Михайловна.

— Совсем наоборот — демоном-соблазнителем!

— Я вас не понимаю…