Петербургские крокодилы

Страшная, невероятная сумма в пять миллионов, выплаченная им из добычи одного года, не сходила с уст, все наперерыв старались заискивать у Федора Максимовича, которого годом раньше приказывали не принимать. Но кто больше всех был поражен этим действительно нежданным богатством — это бывший каторжник, игрой удачи и тонкостью ума попавший в зятья к золотопромышленнику. Он считал в самых радушных грезах, что дело ограничится двумя-тремя миллионами, но теперь, когда дохода оказалось, в пол сезона слишком шесть миллионов, он окончательно растерялся, и первое время, чуть не целых два года, ходил как во сне, не понимая, не ощущая той страшной, сверх естественной власти которую дает обладание таким богатством! Неразвитый достаточно ум потерялся при виде, широких горизонтов, открываемых сказочным богатством, он, если можно так выразиться, съежился и ушел в себя, и, странное дело, прилип какой-то не то скупости, не то жадности охватил все его существо! Ему хотелось еще больше денег, еще больше этого золота, в котором он мог смело купаться.

Почти то же чувство охватило и Федора Максимовича… Первые два года он был совсем как не свой… Золото, вернее, ассигновки горных правлений на полученное золото накапливались ежемесячно в его несгораемом сундуке, беспроцентные, бездоходные, а он и не думал об этом, стремясь намыть все больше и больше этого презренного золота… Каждый день, лично присутствуя при выборке добычи машины, он приходил в какой-то экстаз, дрожал из-за каждого золотника, чуть не плакал когда случайно, в один день добывали меньше обычного, словом, превращался в какого-то капризного ребенка… Близко знавшие его, положительно стали замечать за ним припадки ослабления мозговой деятельности…

Отношение его к семье стали совершенно невыносимыми, жена, всегдашняя страстотерпица и прежде, теперь была буквально загнана и забита, сыновья совсем исчезли из дому, младшая дочь не смела показать носу из своей комнаты, боясь попасться на глаза отцу, и только один человек являлся некоторым противовесом страшному Федору Максимовичу — это Клюверс.

При встрече с зятем Карзанов, видимо, сознавал его умственное превосходство, и с ним одним обращался, как с человеком… Но, как не бился Казимир Яковлевич, доступа в кассу не давал!

Хотя ежемесячное содержание, выдаваемое тестем и давало ему возможность жить хорошо, даже богато, но совсем не того желал Клюверс… У него созрел план, воспользоваться одному всем этим несметным состоянием, — и раз решившись, он твердо и смело пошел к достижению намеченной цели.

В жене он был уверен. Плохо развитая женственно и физически, болезненная и слабонервная, она вполне подчинилась влиянию мужа, а с рождением дочери совсем затворилась в детской и для посторонних стала невидимкой.

Младший сын Карзанова, Иван, личность почти безличная, но недостатку воспитания и развития, рос каким-то полу идиотом, и признавал авторитет только отцовского кулака, и благоговел пред умом и находчивостью Клюверса. Влюбчивый и впечатлительный, он скоро стал послушным орудием в руках бывшего каторжного, который очень ловко сумел задеть живую струнку его чувственности.

Старший сын, вернувшись из-за границы почти здоровым физически, морально пал еще больше, и начал без просыпа пить запоем. На этот раз отец окончательно вышел из себя, и по совету зятя отослал его на один из своих заводов, под видом главного управляющего, а собственно «под начало», старого, опытного приказчика. Но сын не вынес этой жизни и в один прекрасный день ушел с завода и пропал без вести… Горе старика на этот раз было далеко не таким сильным, как при первом покушении на самоубийство, и даже когда, через год, до него дошла весть, подтвержденная метрической выпиской, услужливо присланной благочинным города Красноуфимска, о смерти раба Божия Михаила, он только еще больше нахмурился и перекрестившись, пробормотал:

— Царство небесное! Не ко двору был малый!

И больше ни слова… Послав благочинному хороший вклад, на «вечную память», он как-то закупорился в себя, и не дозволял при себе даже вспоминать о покойном сыне, словно он сознавал, что он, только он один виновник его гибели!

В тот день, когда было получено это известие, Клюверс вернулся домой от тестя очень радостным, заперся в своем кабинете, и вынул записную книжку… Он долго соображал что-то, и, открыв страницу, на которой в ряд, одна под другим было написано шесть имен поставил против третьего сверху крест и вычеркнул самое имя…

— Пять, — еще пять осталось — прошептал он — ну, да здесь только один опасен… и он подчеркнул следующее имя по порядку. — Если бы кто-либо заглянул ему через плечо, и прочел список, то он бы ужаснулся, в нем значились:

Ф. М. Карзанов

Д. Н. Карзанова

Михайло

Иван

Вера

Мария