Петербургские очерки

После изгнания из министерства Головнина, столь блистательно не оправдавшего своей высокой умственной репутации, ныне между министрами шесть константиновцев: военный министр Дмитрий Милютин, человек замечательных способностей, отличнейший администратор, человек двуличный, под видом скромности исполненный тщеславия, под видом добродушия — эгоист, под видом простосердечия — ловкий придворный; князь Павел Павлович Гагарин, председатель Комитета министров, l'homme à toute sauce[320], старик 80-летний, но еще довольно бодрый, очень умный, очень способный; язык его, язвительный и резкий, долго вредил его карьере, но он себя обуздал и сделался ловким придворным, тем более ловким, что важная представительность, навык светский и обхождение величаво-вежливое придают ему какой-то мишурный блеск характера мнимо независимого. Прочие четыре министра-константиновца — люди малодаровитые и пустые: министр финансов Рейтерн, государственный контролер Татаринов, министр польского отделения Собственной канцелярии государя Набоков и морской министр Краббе, бывший адъютант Меншиков, который его употреблял с успехом… Бывший министр Царства Польского Николай Милютин ныне не что иное, как живой мертвец; это был человек замечательного ума, страшно властолюбивый, но одаренный блистательными способностями, он был главной пружиной освобождения крестьян с землей; это будет ему вечной славой в истории; он — сочинитель устава земских учреждений; человек энергичный, характера резкого, часто неприятного, он вовсе чужд наружной мягкости своего брата Дмитрия, но зато чужд и его двуличности.

Из прочих членов Комитета министров восемь ретроградов: начальник III Отделения граф Петр Андреевич Шувалов, в настоящее время главный коновод этой нелепой партии; наивный добряк принц Ольденбургский; старик Адлерберг, который уже несколько лет как умер, но его все забывают схоронить; бесконечный граф Панин, столь часто, но не блистательно являвшийся на страницах «Колокола»; министр почт граф Иван Матвеевич Толстой; министр государственных имуществ Зеленой, обязанный своей карьерой Муравьеву-вешателю, что делает излишней какую-либо характеристику, и председатели департаментов Государственного совета: законов — барон Корф, государственной экономии Чевкин.

Четыре министра принадлежат к партии попутного ветра, то есть исполняют должность политических флюгеров и, куда подует ветер, туда они кланяются и шаркают: министры внутренних дел — Валуев, юстиции — Замятнин, просвещения (или, правильнее, народного затемнения) — граф Дмитрий Андреевич Толстой^{87} и путей сообщения — Мельников. Вице-канцлер граф Горчаков стоит особняком, и о нем я буду говорить особо.

Партия ретроградов с горьким соболезнованием взирает на все реформы, более или менее неполно совершенные, но все-таки зачатые в последние десять лет. Идеал этой партии: блаженное (или, правильнее, блажное) николаевское время, время проделок Бенкендорфа, Дубельта, Алексея Орлова, время самодержавия тайной полиции, самоуправства губернаторов, обильных взяток, безгласного казнокрадства, цензуры и азиатского безмолвия.

Принужденные в 1857 году разделить власть с константиновцами, совершенно ими устраненные в конце 1861 года, ретрограды в течение нескольких лет с яростью грызли надетые на них намордники и ждали удобного случая. Выстрел 4 апреля был этим случаем. Одиночный факт был выставлен политическим страшилищем, увлечение больного юноши превращено в какой-то огромный, всемирный заговор, и сделан верный расчет на легковерие государя, не одаренного от природы не только способностью вникать в предметы и читать в сердце человеческом, но даже и способностью рассуждать ясно и здраво о том, что делается вокруг него и что ему попадается на глаза. Александр Николаевич всегда верит всему, что ему говорят, и кто его чаще видит, гот имеет и более влияния. Сверх того, как все люди слабые, он чрезвычайно страшится, чтобы его не почли слабым, и весьма ревнив к своей самодержавной власти. Он не имеет довольно ума, чтобы понять, что один человек не может править империей и что самодержавие всегда и везде не что иное, как владычество нескольких лиц, более или менее лукавых, которые, преклоняясь перед государем, держат его в своей опеке, а часто и в железных тисках.