Петербургские очерки

С великим князем Константином Николаевичем отношения Василия Андреевича были весьма неприятными. Оба управляли в одно и то же время министерствами: Василий Андреевич — военным, великий князь — морским. Главный советник и руководитель великокняжеский, Александр Васильевич Головнин, не занимался еще в то время, как ныне, отыскиванием в литературе, и внутренней и заграничной, подлецов и подкупом их^{39}; он в то время еще не употреблял всех сил своего ума на то, чтобы ловить мерзавцев на золотую удочку. Он тогда старался, напротив, отыскивать людей способных и честных и привлекать их на службу в Морское министерство, в коем, благодаря этому благородному образу действий, было, сравнительно с прочими ведомствами, гораздо менее кражи и обнаруживалась некоторая степень честности, в прочих министерствах неизвестная. В Крыму, когда солдатам выдавалась гнилая провизия, моряки получали свежие припасы и рацион водки; морские госпитали не нуждались ни в чем в то самое время, как в госпиталях сухопутного ведомства раненые и больные были буквально грабимы чиновниками. Василий Андреевич не мог не видеть огромной разницы между обоими ведомствами; врожденная завистливость его характера сильно разыгралась, и он возненавидел великого князя, который в свою очередь платил ему полным и глубочайшим презрением, вовсе даже не скрывая этого презрения, выражая его на каждом шагу, что еще более раздражало и бесило Василия Андреевича. Ненависть между ним и Константином Николаевичем достигла до крайних пределов, до такой степени, что однажды Василий Андреевич сказал князю Александру Михайловичу Горчакову: «Вы много способствовали к тому, что этого мальчишку все избаловали: он начал забываться». На что князь Горчаков отвечал: «Мне кажется, любезный товарищ, что вы забываетесь, когда выражаетесь подобным образом о брате нашего государя!» Одним словом, великий князь и Василий Андреевич самым усердным образом рыли друг другу политическую яму, но, к искреннему сожалению, в эту яму ни один из двух не провалился… Должно прибавить, что Василий Андреевич, подобно всем политическим врагам великого князя, много способствовал назначению его наместником Царства Польского. Враги Константина Николаевича рассчитывали, что на этом невозможном месте он и перессорится с людьми либеральных мнений и вместе с тем докажет, до какой степени общественное мнение впадало в ошибку, считая его человеком отменно способным. Расчет врагов великого князя оказался верным…

В то время как Василий Андреевич погрузился во всероссийскую помойную яму, летом 1856 года состав министерства был следующий: князь Горчаков только что вступил в управление иностранными делами; граф Блудов продолжал управлять II Отделением Собственной [Е. И. В.] канцелярии; князь Орлов на председательском кресле Государственного совета предавался любимому занятию — кейфу^{40}, горько, впрочем, сожалея об утрате своего могущества николаевских времен (сожаление это свело его в могилу); на Министерстве просвещения восседал добрейший и рассеянный Норов; в Министерстве двора и в Министерстве почт дурил Адлерберг; в Министерстве финансов дурил Брок; в Министерстве юстиции самодурил Панин; в контроле Анненков был поглощен отпиской бумаг и тщательным рассмотрением аккуратности входящих и исходящих; пути сообщения служили Чевкину путями к ссоре со всеми. В Министерстве внутренних дел Ланской сытно ел и плотно запивал скушанное, утром румянился, вечером давал обеды, в промежутке подписывал, не читая, все, что ему клали на стол, и являл невозмутимое спокойствие духа, зная, что в России ни один кредитор не потревожит министра. В Министерстве Военном Сухозанет разыгрывал спартанца и в подтверждение того обедал прескверно, а при дворе желал прикинуться неуступчивым римлянином, старательно высматривая сквозь очки, кому выгоднее покрепче пожать руку и с резким видом усердно подслужиться. Министерство государственных имуществ по случаю отъезда в Париж хитрого и ловкого графа Киселева переходило от весьма отсталого, но весьма честного Василия Александровича Шереметева к столь же честному, но не всегда осторожному Дмитрию Петровичу Хрущову и от него попадало в грязные и жадные лапы трехпрогонного Муравьева^{41}.