В первый раз, как мы увиделись с Василием Андреевичем после поступления его в управление всероссийской помойной ямой, он, сделав нам вопрос, касающийся семейных обстоятельств, прибавил следующие, вполне характерные слова: «Теперь вы обязаны со мной говорить откровенно: ведь я сделался духовником всех верных подданных государя».
Хорош верховный жрец религии верноподданства, на шпионстве основанной, да и сама-то религия хороша, нечего сказать! Понятно, что порядочные люди не хотят быть верноподданными!
Одной из главных целей Василия Андреевича при поступлении его в управление всероссийской помойной ямой было достижение выгоды, столь завидной для каждого придворного холопа: иметь к государю доступ ежедневный. И потому он испросил дозволение являться к царю с докладом ежедневно в полдень.
Отношения Василия Андреевича к членам императорской фамилии и к министрам были весьма разнообразны.
Императрица Александра Федоровна смотрела на него как на человека, возведенного в министры волей Николая Павловича, и, следовательно, считала его мужем величайших способностей. Всем в то время жившим в Петербурге известно, что эта добрейшая императрица не понимала, как может Александр Николаевич не идти по стопам отцовским и удалять отцовских любимцев. Когда он сменил Клейнмихеля, она сказала ему: «Как можешь ты удалять с министерства такого преданного и усердного слугу? Его избрал твой отец,
Великая княгиня Елена Павловна, с самого восшествия на престол Александра Николаевича питавшая надежду завладеть кормилом правления, до той поры обходилась с Василием Андреевичем холодно и за глаза часто смеялась над ним, но после назначения его начальником тайной полиции стала искать в нем и усердно льстить ему. Главный начальник шпионов — лицо важное, с ним выгодно быть в ладах.
Великой княгине Марии Николаевне, единственной из детей Николая Павловича имевшей некоторое влияние на отца, Василий Андреевич всегда усердно угождал и даже для вящего угождения прикидывался плененным ее красотой. В бытность свою военным министром Василий Андреевич ежедневно посещал ее, уверяя, что милая и любезная беседа великой княгини заставляет его забывать тяжкое бремя и заботы государственной деятельности. Мария Николаевна смеялась тому, но, как женщина, не могла не быть хорошо расположенной к человеку, ею пленившемуся, и покровительствовала ему при дворе.