Петербургский текст Гоголя

Однако в повести своеобразный двойник поэта оказывается таинственным старым богачом Вашьяданом, который принял обличье умершего и завладел на аукционе его перстнем, чтобы обрести власть над Глафирой Линди– ной – невестой поэта. Вкравшись в доверие к ее отцу, Вашьядан использует свой магнетический «взор» и похищает девушку из родительского дома. Следующей весной, во вторую годовщину смерти друга, на прогулке в густом лесу рассказчик находит умирающую Глафиру. Она рассказывает ему о своей жизни с «духом-соблазнителем» в фантастических лесных чертогах и о том, как внезапно явившиеся «чудные служители» объявили Вашьядану, что срок его настал, и защекотали до смерти. Приступили и к ней, но с небес раздался голос: «Она невинна!» Глафира умирает на руках у рассказчика, и с тех пор каждый год в этот день над ее могилой слышен адский хохот, потом он умолкает, «и тихий, нежный голос, нисходящий с эфирной выси, произносит слова: “Она невинна…”» (М, 132). После этого род Линдиных угас.

«Кто же он?» – кто на самом деле Вашьядан? – вот, якобы, загадка повествования. Но, изображая главного героя, рассказчик наделяет его отчетливыми «демоническими» приметами, хорошо известными читателю романтической литературы конца 1820-х – начала 1830-х гг. Примечательны в этом плане прямые переклички и реминисценции повести Н. А. Мельгунова с романом Ч. Р. Метьюрина «Мельмот Скиталец» и повестью Э. Т. А. Гофмана «Магнетизер». Последняя была переведена самим Д. Веневитиновым и появилась в журнале «Московский Вестник» под названием «Что пена в вине, то сны в голове»[593]. Русский же перевод романа Метьюрина в 1833 г., по мнению исследователей, принадлежал самому Н. А. Мельгунову. То есть необыкновенно лучистый взор Вашьядана, магически воздействующий на людей, некоторые особенности поведения, способность перевоплощаться прямо восходили к образу Мельмота Скитальца[594]. Эти же особые «демонические» приметы роднили героя не только с Мельмотом, но и – на наш взгляд, в гораздо большей степени! – с доктором Альбаном из повести Гофмана, какую связывает с произведением Мельгунова мотив внезапного колдовского разрушения рода, семьи: «…наделенный дьявольской властью над людьми магнетизер Альбан втирается в дом барона Ф. в качестве друга его сына, своими чарами воздействует на молоденькую дочь барона Марию и обретает над ней полную власть. Девушка умирает во время венчания со своим нареченным женихом, ее брат гибнет на поле боя, умирает и старый барон, не будучи в силах вынести гибель своих детей. Опустевает старый дворянский замок»[595]. Причем некоторые характерные «демонические» черты, связанные с тем же мотивом, стали предметом изображения в повести любомудра В. П. Титова «Уединенный домик на Васильевском» 1828 г. – обработке устного рассказа А. С. Пушкина[596] – повести, которую Мельгунов не мог не знать!

Характерно, что Вашьядан, как и Мельмот Скиталец, Альбан, Варфоломей (герой повести «Уединенный домик на Васильевском»), резко противопоставлен другим персонажам, в первую очередь – своими мистическими качествами. Читатель легко распознавал «демонический» тип героя по загадочному происхождению, особым приметам внешности, по сверхчеловеческим способностям воздействовать на других и резко менять облик, а главное – по принципиальному противоречию его поступков общественной морали. При этом в повести подчеркивались и литературный генезис самого образа, и его связи с фольклором, сказкой.

По намеку богача, на самом деле он граф Сен-Жермен, и дальнейшая характеристика героя в данном плане: «…как некоторые уверяли – еврей, алхимик, духовидец и чуть-чуть не Вечный Жид» (М, 99), – обнаруживает своего рода параллель к иронической характеристике Сен-Жермена в пушкинской повести «Пиковая дама» (1834): «…он выдавал себя за вечного жида, за изобретателя жизненного эликсира и философского камня, и прочая. Над ним смеялись, как над шарлатаном… впрочем Сен-Жермен, несмотря на таинственность, имел очень почтенную наружность и был в обществе человек очень любезный <…> бабушка знала, что Сен-Жермен мог располагать большими деньгами <…> Старый чудак…»[597] и т. д. А его необычный «огненный взор» (Мельмота, Аль– бана, Варфоломея) ассоциируется у рассказчика со «змеиным» (М, 114–115), и это восходит к средневековым представлениям о дьяволе-змие. Откровенно сказочны мотивы похищения Глафиры из родительского дома, ее пребывания в лесных чертогах (ср., например, мотив похищения девушки Психеи чудищем– оборотнем). При этом, словно в сказке, богатство Вашьядана почти не влияет на развитие действия: оно как бы оказывается на втором плане, представляя и «типично дьявольский атрибут», и характерную, но не главную, с точки зрения автора, черту современного ему общества, соответствующую «экономическому духу» XIX в. Недаром в конце повести, отвечая на предполагаемый недоуменный вопрос о герое: «Не чародей ли в союзе с дьяволом?» – рассказчик достаточно уклончив: «Теперь не средние века!» (М, 137).