Петля

Я вошла с некой опаской. Последний раз, когда видела Андрея, он зашвырнул меня в машину и разбил мне губу. Но меня напугало не это… а то, что последовало после — как только мы доехали, мне вогнали иглу в вену. Со мной больше никто не разговаривал. Я помню этот ужас, когда с обеих сторон тебя держат за руки и хладнокровно пробивают вену длинной иголкой с выражением полного безразличия на лице. Воронов тогда ушел в неизвестном направлении и даже не обернулся. Я кричала и пыталась вырваться, пока не провалилась в темноту. Человеческое безразличие пугает намного сильнее ярости и злости. Потому что за ним ничего нет, за безразличием не скрываются эмоции — там глухая тишина. Тот самый лед.

Сейчас Воронов сидел в кресле у приоткрытого окна, в пепельнице дымилась сигарета. Он повернул ко мне голову, и я снова ощутила всю тяжесть и холод его взгляда. Ледяное прикосновение к коже, настолько колючее, что по всему телу пробежали мурашки. Этот холод гипнотизировал и завораживал. Так бывает, когда немеешь от восхищения, при этом понимая, насколько сильно боишься и ненавидишь того, кто это восхищение вызывает… Тот самый лед. Он пугал и притягивал одновременно. Как самый запретный кайф от наркотика. Понимаешь, что нельзя трогать, ни разу, никогда… не пробовать, не нюхать, не касаться, а тянет так, что скулы сводит. Мне с первой же секунды, как я его увидела, дико и до безумия хотелось потрогать его лед. И сейчас это желание вспыхивало вне зависимости от происходящего. Вспыхивало само собой. Жило вне меня и вне измерений моего страха или ненависти.

Я просто никогда раньше не встречала таких мужчин, как он. Точнее, не общалась с ними. Никто из партнеров отца никогда не приближался ко мне и не заводил бесед, кроме как в присутствии папы, а он максимально заботился о том, чтобы мы с ними практически не пересекались. Таковы порядки в нашей семье. Женщины не общаются с гостями, пока их не позвали или не пригласили за стол.

Андрей Воронов чуть прищурился, взял сигарету, медленно затянулся и выпустил дым в открытое окно. Это один из приемов — подавить собеседника психологически еще до того, как вообще заговорил. Он держал паузу, глядя мне в глаза своим невыносимо тяжелым взглядом. Я поежилась и обхватила себя слегка дрожащими руками, но и сама не отвела взгляд и не нарушила паузу.

— Подойди, — вдруг приказал он, а мне почему-то стало страшно. Его голос. Он еще в первый раз показался мне невероятно красивым и меняющим оттенки. Каждую секунду разные. Я всегда воспринимала голоса как звучание музыки. Определенно, если мне не нравился голос человека, то он не нравился мне и сам. Я сравнивала тембры голосов с нотами и с мелодией. Когда уже с первых аккордов понятно, понравится вам трек или нет. Так же и с голосом… Там, в подвале, когда он заговорил, у меня в висках взорвался адреналин от наслаждения самим звучанием и сменой тональностей. Он играл голосом, как музыкант играет на музыкальном инструменте. Голос Воронова звучал для меня то в жанре классики, то тяжелыми басами дарк-рока или металла.

Я обернулась и бросила взгляд на дверь.

— Она заперта, — сказал он насмешливо и сложил руки на груди, — ты поняла, почему с тобой происходило все это? Вынесла какой-то урок или продолжим занятия, Александра?

Говорит, как с укусившей хозяина собакой. Меня передернуло от этого назидательного тона. Теперь я уже не сомневалась, что для меня устроили очередной спектакль. Чертов кукловод придумал тысячи сценариев, по которым он будет ломать меня под свои законы и правила.

— Я уже говорила, что не боюсь вас. Могу повторить.

Он усмехнулся, и мне стало не по себе. Ничего хорошего эта усмешка мне не сулила. Я одна, в кабинете своего врага, и понятия не имею, что он придумал для меня на этот раз. Если я закричу, сюда никто не придет. Не осмелятся, даже если он меня здесь на куски резать будет.

— Подойди ко мне, я сказал, — он продолжал смотреть мне в глаза, и я почувствовала, как мною снова овладевает паника, но я не хотела, чтобы он понял, какой ужас внушает мне, и я сделала несколько шагов к нему.

Воронов резко встал, и теперь я снова почувствовала, насколько он мощный, огромный по сравнению со мной. Андрей вышел из-за стола, оперся о столешницу, скрестив руки на груди и расставив длинные ноги. Я чувствовала, как от него приятно пахнет парфюмом "Giоrgiо Аrmаni Вlасk Соdе" и сигаретным дымом. Аромат проникал в мое сознание, будоражил. Действовал как мощный афродизиак. Вспомнила, как Воронов сжал мне горло и вдавил в кресло несколько дней назад, а я задохнулась не от нехватки кислорода, а от его близости и ощущения горячих пальцев на своей коже. Это было ненормально, до дрожи, невероятно остро. Мои ощущения меня пугали и заставляли сильно нервничать. Неужели у меня развивается Стокгольмский синдром?

Я подняла голову и, решительно вздернув подбородок, посмотрела на него. На секунду захотелось зажмуриться, успела забыть, насколько он красив вблизи, насколько идеальны черты его аристократического лица.