Петля

В сериале – бой. Гибнет второй дракон, корабли северян идут ко дну как мыльницы. А мои глаза слипаются. Я не хочу сопротивляться сну. Главное – не захрапеть. А то жена станет будить или выключит, и завтра нужно будет досматривать. И потянется что-нибудь: а что ещё написал этот Рики Мартин или как его, автор книг, по которым сняли «Игру престолов»? откуда пошли эти мифы о драконах? каков бюджет последнего сезона? И тому подобная муть…

Засыпаю успокоенным. В голове роятся Айвазовский, Елена Чижова, джунгли Амазонии, брюнетка, пошедшая с одичалым, пепельница, которую вопреки традиции не освободил от окурков, пятно Шарташа, Роберто Карлос, забивающий один и тот же гол со штрафного. Всё это надо сейчас, во сне, собрать, слепить в комок и похоронить. 

Петля 1

Жена молчала, не спорила, а он всё доказывал и доказывал:

– Тут без вариантов, понимаешь? Или они меня действительно завалят, или мы сейчас разыграем. И возьмём организаторов. Понимаешь, Лен? У них фото из моего паспорта. Откуда? Паспорт при мне все эти годы, вторая фотка – в паспортном столе. Значит, оттуда заказ. Те меня решили вальнуть, без вариантов. Понимаешь?

Жена смотрела в сторону и кивала. Времена, когда противоречила, давно прошли. Теперь в основном молча кивала и смотрела в сторону.

Они познакомились в родной Антону Москве, в спокойное и, как сейчас казалось, счастливое время – в начале нулевых. Были не юны, но жизнь словно только начиналась. Большая, радостная, широкая… Оба истряслись по ухабистым грунтовкам и одновременно выскочили на ровную, прямую автостраду. И помчались рядом, наигрывая клаксонами бодрые мелодии, улюлюкая и давя на газ.

Елена – перспективный юрист, Антон – ветеран двух чеченских войн, журналист и писатель, лауреат престижной литературной премии, автор того журнала, где печатался Солженицын. Страшные, кровавые, смутные девяностые кончились, на их излете появился новый президент, молодой, с мягким голосом и крепкими руками; олигархов выдавливали из власти, война на Северном Кавказе постепенно, трудно, как огромный пожар, затухала, стали ощущаться намёки на порядок и справедливость. Россия из дикого поля начинала превращаться в государство. Не обратно в обветшалое советское, какое Антон помнил по детству, и не в бандитское ельцинское, а какое-то новое. Хотелось верить: в справедливое, открытое, но сильное.

Он тогда хватался за любую, какую предлагали, работу. И не только потому, что нужны были деньги, – он хотел участвовать в этом превращении, помочь ему, ускорить…

Шли месяцы, месяцы слеплялись в годы, а превращение не заканчивалось. Вернее, оно меняло свою суть. Появились новые олигархи – не такие наглые и богатые, как при Ельцине, но на своей территории всемогущие, цинично приговаривающие, набивая деньгами карманы и мешки, что приносят пользу России; программы на телевидении, в которых как корреспондент или гость-эксперт участвовал Антон, получались в итоге лживыми и карамелечно-сладкими, хотя задумывались проблемными и честными; война в Чечне не кончалась, да и, складывалось впечатление, её не хотели заканчивать – она вспыхивала далеко от Северного Кавказа, вырывалась смертоносным пламенем в самой Москве, и каждая вспышка укрепляла власть быстро матереющего, костенеющего президента и забирала кусок за куском свободы граждан.

По сути, в больших свободах Антон не нуждался, частенько тяготился тем, что живёт словно бы без надзора и пригляда, никому, кроме мамы и жены, не нужный. Но на радиостанции «Эхо Москвы», которую он пристрастился слушать, в «Новой газете», где в последнее время всё чаще получал заказы на статьи и заметки, говорили и писали, что свободы необходимы, что страна вот-вот превратится в концлагерь. Антон после суетливого, нервного дня пил пиво и мысленно соглашался: да, вполне может превратиться. Превращалась в государство-мечту, а на самом деле становится концлагерем.

Он стал бывать на акциях оппозиции. Сначала – по заданию СМИ. Видел плачущих пенсионеров и буйных акээмовцев зимой две тысячи пятого во время монетизации льгот. Видел захват нацболами здания Министерства финансов в сентябре две тысячи шестого и побоище на Триумфальной площади в декабре, разгон и винтилово в окрестностях Пушкинской в апреле седьмого, замесы возле памятника Маяковскому каждое тридцать первое число – выступления участников «Стратегии-31»…

Антон писал об этом нейтральные, репортажные материалы, но постепенно проникся настоящим сочувствием к протестующим. Теперь они не были для него однородной массой, появились знакомые лица, и его стали узнавать, кивать как товарищу, соратнику. Антон кивал в ответ и пока тихо, одними губами, повторял за многоголосым хором кричалки: «Нам нужна другая Россия!.. Россия будет свободной!.. Россия без Путина!..» И к декабрю две тысячи одиннадцатого стал оппозиционером. Настоящим, убеждённым, без дураков.