Петля Арахны (СИ)

— Да, — кивнул Кингсли. — Я бы написал ей обо всём, что тут случилось, дабы тебе самому это всё ей… ну знаешь… А ты… Почему бы тебе не пойти пока в мой кабинет, к примеру, отдохнуть там и… выпить чего-нибудь, если хочешь? А я прикажу эльфам отчистить твою одежду…

— Как мило с твоей стороны, — ещё шире улыбнулся Люциус. — Что ж, я тогда и, правда, пойду…

И больше не взглянув ни на Миреллу, ни на Кингсли, он покинул комнату дознания.

***

Гермиона как раз только покормила Розу ужином и уложила её спать, когда Люциус наконец вернулся домой. Мракоборцев в поместье уже не было, но пару часов назад из министерства ей пришло письмо от Кингсли, где было всего несколько строк:

«Мирелла умерла. Прямо у него на глазах. Непреложный обет. Полагаю, он излишне впечатлился.

P.S. Будь осторожна».

Гермиона лишь вздохнула, когда прочла последнюю из них. И вот теперь, услышав, как хлопнула парадная дверь, она спустилась по лестнице вниз, стараясь двигаться как можно тише. Люциус стоял около двери, глядя куда-то в угол; плечи его были несколько сгорблены.

— Люциус, — негромко обратилась она к нему, остановившись на нижней ступеньке у перил, и невольно затаила дыхание, когда он обернулся — взгляд у него был отсутствующий.

— Дорогая, — слабо улыбнулся он. — Как дела?

— Всё хорошо, — сказала она, не сумев подобрать ничего иного.

Люциус сделал несколько шагов, оглядывая холл в котором были ещё следы недавнего присутствия посторонних людей.

— Ты получила письмо? — он вновь посмотрел на неё.

— Да, — кивнула она и отвела невольно собственный взгляд, потому как ей оказалось неприятно смотреть в его остекленевшие глаза; она даже смущённо провела рукой по волосам. — Да, Кингсли мне обо всём написал.

— Что ж, прекрасно…

— А я… приготовила ужин, — она тоже попыталась улыбнуться. — Ты же ещё не ел, да?

— Да… Кингсли только угостил меня огневиски. Так что, я с удовольствием поем, что ты там приготовила.

Голос его звучал вполне обыденно, и Гермиона, обрадованная, тем, что он согласился поесть, кивнула:

— Твою любимую корейку ягнёнка с к… кровью, — выдохнула она, сейчас же вспыхнув и бросив на него испуганный взгляд.

— Прекрасно, — широкая улыбка его стала теперь зловещей как никогда. — Это как раз то, чего я хотел.

Гермиона лишь кивнула, и в молчании они прошли в столовую.

— Роза, должно быть, спит уже? — поинтересовался Люциус, опускаясь на стул во главе стола.

— Да, — односложно ответила она, положив перед ним приборы, салфетку, наполнив бокал водой. — Может, ты хочешь вина? Красное, как всегда?..

— Нет, пожалуй, я воздержусь сейчас, — мотнул он головой.

Гермиона удалилась в кухню и вернулась вскоре с тарелкой, на которой лежал большой сочный кусок мяса с торчащими из него вверх обрезанными рёбрами; едва тронутый огнём — как он любил. Она поставила его перед ним.

— Я ещё потушила спаржу, — добавила она, но Люциус лишь выставил руку, и, больше не произнеся ни слова, она медленно отошла от него, садясь на другом конце стола.

Взяв в руки вилку и нож, Люциус медленно принялся резать корейку меж рёбер. Сок сейчас же потек из-под корочки на тарелку. Губы его неопределённо дрогнули. Он срезал небольшой кусочек мяса с кости и, наколов вилкой, положил его в рот, принимаясь медленно пережёвывать.

Гермиона думала, что он скажет ей, хорошо ли оно приготовлено — обычно он всегда комментировал это, однако, теперь молчал. Сама она спросить боялась.

Люциус наколол ещё один кусок и вновь положил в рот. Рука его державшая вилку при этом едва заметно дрогнула. Прожевав, он наколол третий кусок, но отчего-то помедлил на этот раз и покрутил вилку в руке. Отложив в задумчивости нож в сторону, он аккуратно снял с неё кусок мяса двумя пальцами, почти брезгливо, и принялся рассматривать его. Гермиона, решившая, что Люциусу видно что-то не понравилось, поморщилась. Однако в следующий момент, не произнеся ни слова, он бросил на тарелку и этот кусок и вилку, так что она звякнула, и, схватив корейку за рёбра голыми руками, алчно вгрызся в мясо, принимаясь судорожно раздирать его оскаленными зубами.

Вздрогнув, Гермиона лишь испустила шумный вздох, и сейчас же прижала ко рту ладонь, опасаясь будто, что услышав её, Люциус бросит корейку и вгрызётся в глотку ей. Он же тем временем, не обратив на неё никакого внимания, продолжал рвать мясо, звучно обсасывая кости, с треском разгрызая хрящи, сопя, будто оголодавший волк. Руки его тряслись, кровь текла по пальцам, капая на тарелку и белую скатерть. Гермиона старалась не дышать. Перед ней был уже не её муж, но зверь — дикий и неуправляемый.

Наконец мясо было съедено, обглоданные кости лежали вокруг и, облизнув с большим удовольствием пальцы, Люциус положил подрагивающие руки на стол, тяжело дыша и уткнув взгляд перед собой в опустевшую тарелку.

— Мясо было прекрасным, — негромко произнёс он; и Гермиона судорожно вздохнула, вбирая в онемевшую грудь воздух.

— Быть может, ты хочешь ещё? — спросила она, убрав наконец руку от своего рта.

— Нет, — мотнул он головой.

— Люциус я, — она поднялась со своего места.