Петля Арахны (СИ)

— «Не то», мистер Бруствер? — запальчиво переспросил тот. — А с каких это пор закон не действует одинаково для всех? Чем моё собственное преступление лучше, того, которое совершил Люциус Малфой?.. Тем, что я был подростком, доведённым горем до отчаяния? Или тем, что, не зная толком об особенностях наложения непростительных заклятий, даже не причинил тогда Беллатрисе никакого вреда? А может просто потому, что я Гарри Поттер и у меня априори особый кредит доверия в глазах нашего многоуважаемого магического сообщества? Ни это ли те самые сомнительные двойные стандарты, от которых мы все так старательно уходили с вами последние десять лет? И если кто-то из здесь присутствующих забыл сегодня, каким было наказание за применение непростительных заклятий тогда, то я напомню — мгновенное пожизненное заключение в Азкабан!.. А меня тогда даже из школы не выгнали! — хмыкнул он. — И много ли вообще людей, действительно преступивших этот строгий закон, отбывало тогда свой срок? Нет, — Гарри мотнул головой. — И это вовсе не потому, что после Первой магической войны Министерство переловило не всех Пожирателей. Не потому, что часть из них была убита или каким-то иным образом избежала наказания, но из-за того, что пользовались непростительными заклятьями тогда далеко не только те, кого у нас безоговорочно принято считать преступниками. Когда Бартемиус Круч тридцать лет назад возглавил Отдел магического правопорядка, он разрешил мракоборцам проявлять полную свободу воли не только при поимке приспешников Волдеморта, но и при проведении их допросов, позволив свободно пытать подозреваемых Круцио, что кажется абсолютно невероятным для нас сейчас! Однако это было, сколько бы мы ни пытались смотреть на сей постыдный факт сквозь пальцы… А помнит ли кто-нибудь сколько мракоборцев нарушило запрет во время Второй магической войны? — пылающий взгляд его замер на лице Кингсли. — И не по этой ли причине, господин министр, после её окончания возникла столь острая необходимость существенно пересмотреть излишне, как оказалось, жёсткий, а потому и совершенно не работающий закон?

— Да, к несчастью, это была одна из причин, — кивнул тот, — однако, я вынужден просить вас, мистер Поттер, перейти сейчас от этого безусловно очень увлекательного исторического экскурса ближе к…

— Но в том-то и дело, мистер Бруствер, — прервал его Гарри, отчего лицо Кингсли померкло, — не для того ли вы тогда и изменили закон, дабы никто больше не смог избежать справедливого наказания, будь то Пожиратель или служащий Министерства? Не для того ли издали распоряжение, согласно которому палочки мракоборцев, должны были быть зачарованы отныне особым образом, дабы исключить даже малейшую вероятность применения непростительных заклятий против подозреваемых и заключённых?.. И именно поэтому, если Визенгамотом, действительно, сегодня будет принято решение отправить Люциуса Малфоя в Азкабан — я, как глава группы по поимке особо опасных преступников, непременно вынужден буду требовать аналогичного суда и для себя самого, потому как если бы это мою жену, хоть кто-нибудь посмел поставить на колени прямо у меня на глазах — уверяю вас, осечки на этот раз у меня бы точно не произошло!..

— Вот только вы больше не глава группы по поимке особо опасных преступников, мистер Поттер, — медленно выговорил Кингсли, опуская взгляд на лежащий перед ним пергаментный лист, — и если вам нечего больше сказать по существу, я бы попросил вас вернуться на своё место.

Воцарилась тишина.

Лицо Гарри вспыхнуло; Гестия Джонс поражённо уставилась на Кингсли; Гермиона машинально поднялась со скамьи, а один журналист выпустил из рук фотокамеру, и она с грохотом разбилась о мраморный пол. Гарри поднялся со стула и пересёк зал.

— Зачем ты это сделал, Гарри? — прошептала Гермиона; её трясло — она не могла поверить, что всё это происходило с ними наяву — кажется ещё совсем недавно, не далее, как полгода назад, в Годриковой впадине, они отмечали его повышение…

Он ничего ей не ответил.

— Суд приглашает следующего свидетеля, — зазвучал голос Кингсли. — Миссис Малфой, прошу вас.

Гермиона обернулась, понимая, что была совсем не способна выступать сейчас со своей столь тщательно подготовленной за последние семь ночей речью. Слова будто бы испарились из её головы.

— Давай, твой ход, Гермиона! — рука Гарри настойчиво толкнула её в бедро, и, с ужасом оглядывая эту грозную, объявшую её со всех сторон многолицую массу, она вышла вперёд, ощущая себя загнанным зверем, выпущенным на цирковую арену.

— Миссис Малфой, я прошу вас занять место свидетеля, — окликнул её Кингсли, и она рассеянно огляделась, ища стул и ощущая лишь страшную сухость в своём рту.

Взгляд её, однако, упал на Люциуса — серые глаза смотрели на неё с тревогой, меж бровей пролегла хмурая складка, и Гермионе так отчаянно захотелось разгладить её прикосновением губ, как она делала это всегда… Завтра утром она, вероятно, уже не сможет совершить не только это, но и вовсе не увидит его лица. Как и все следующие утра, долгие-долгие недели, месяцы, годы…