Гермиона любила варить зелья. Если и было на этой Земле что-то, что она считала своим призванием, делом в котором действительно разбиралась и была способна конкурировать с другими, имеющими отношение к этой сфере людьми, так это было зельеварение, тягу к которому, она, однако, обнаружила в себе далеко не сразу. Пока Гермиона училась в Хогвартсе и Снейп проявлял к ней не самые тёплые чувства, зелья, конечно, не вызывали у неё особого приятия. Ей нравилось их готовить, и они получались у неё довольно сносно, но она и на секунду не могла бы представить себе, что свяжет с ними, в конце концов, свою жизнь. Планы её юности, несмотря на большие успехи в трансфигурации или, к примеру, нумерологии, всегда были связаны с общественной деятельностью, работой в Министерстве и борьбой за права ущемляемых слоёв общества… Путь её, может быть, так и сложился бы, не реши она после войны вновь вернуться в свою альма-матер и, не позволь выжившему, вопреки всему, профессору Снейпу вновь войти в её жизнь.
Вхождение это, правда, было болезненным и тяжёлым. Когда Снейпу пришлось обучать Гермиону, что ему практически насильно навязала тогда МакГонагалл, он не сразу стал милым и заботливым по отношению к ней. Совместная работа их складывалась из сопротивления и бесконечных споров, а в памяти её до сих пор время от времени всплывали его едкие замечания:
— Мисс Грейнджер, я не понимаю, за что вас так любит профессор Флитвик: ваш взмах палочки больше похож на замах топора над бревном!..
Когда же у неё что-то не выходило, когда она, пришедшая в измождение от духоты подземелий, передерживала зелье или не вовремя добавляла ингредиент, голос его становился статичным и жёстким:
— Вы глупая бездарная неумеха, чьи знания заканчиваются на уровне книжных страниц и периодического везения, — он словно забивал ей в голову гвоздь. — Я удивляюсь тому, как вам все эти годы удавалось так ловко скрывать свою неуклюжесть и халатность. Вы никогда не станете кем-то значимым, все ваши заслуги кончатся на уровне школьной программы и выученной наизусть библиотеки.
Как она плакала тогда… Он испытывал её, он терзал её, он изливал на неё будто бы всю свою злость и обиду, весь яд, скопившийся в нём за его несчастливую жизнь. Она терпела всё. Она вылезала из кожи вон, дабы зелья её получались не просто хорошими, но превосходными, как он того желал, как требовал от неё. И как же скуп он был на добрые слова, когда у неё всё получалось именно так, как он хотел…
Всякий раз, когда он вот так пожирал её заживо, изводил её душу, в ушах у неё начинало шуметь. Ей было нечем дышать, но она только глубоко вбирала этот спёртый, насыщенный запахами всех возможных ингредиентов воздух его лаборатории и вновь бралась за работу.
Сейчас она уже едва ли могла бы с точностью ответить на вопрос, почему столь безропотно сносила всё это? Настолько ли сильно она стремилась сбежать от невыносимой для неё реальности? Настолько ли была охвачена жаждой помочь Снейпу справиться с его бедой, с его болезнью, которая пришла вместе с воскрешением, или же она уже тогда начала испытывать к нему сильные чувства, не позволявшие ей сдаться так просто? А быть может, первичным было вовсе не это, но, разгоревшаяся в ней внезапно и незаметно даже для неё самой истинная любовь — любовь к зельеварению — науке столь тонкой, столь многогранной, исчерпать которую, казалось, было невозможно?
Всякий раз, когда Гермиона, познавала всё новые и новые глубины зельеварения, её поражал экстаз. Она могла часами, стоя в лаборатории за котлом или сидя в библиотеке за книгами, рисовать в своей голове, а затем и на пергаменте формулы и схемы, размышлять над пропорциями ингредиентов и режимами приготовления зелий… Быть может, именно это углубление и вылечило её саму в то время, спасло от тяжёлых мыслей о прошедшей войне, о Роне, о своей жизни?
Усердие и терпение её, однако, не прошли даром. Они принесли ей в конце концов столь желанный ею плод: он признал её. Снейп стал работать с ней на равных, он признал тот факт, что она была способной, и что у неё есть талант. К тому моменту сами собой завершились и все их прения, а рабочие взаимоотношения трансформировались в любовные, благодаря чему, почти в полной идиллии, они провели вместе ещё несколько лет, до тех пор, пока он не предпочёл оторвать её от себя, как отдирают прицепившуюся в болотной воде пиявку…